Мир Гаора
Шрифт:
Трейлеры опустели, и зазвенел звонок на обед почти одновременно. Они даже успели тележки на место отпихнуть и рванули на построение. Гаор влетел в строй рядом с Плешаком и перевёл дыхание. Тот радостно улыбнулся ему и шепнул.
– С обеда вместях будем, шумнули мне.
– Здорово!
– так же шёпотом ответил Гаор, привычно вытягиваясь в стойку.
В обед за столом сидят в рабочем, только руки и лица ополаскивают, а некоторые и так садятся, и разговоры все до ужина, сейчас ни до
– Эй, Рыжий!
– Мг, - ответил с полным ртом Гаор.
– Причитается с тебя седни.
– Чего?
– оторвался от супа Гаор.
За столом засмеялись. Гаор покосился на Мать и Старшего. Они тоже смеялись, так что...
– Ты сегодня старшим работал, - отсмеявшись, сказала Мать, - десяток под тобой ходил.
– Хорошо работал, - кивнул Старший, - не подставил никого, по-дурному руками не махал. Так что в ужин угощение выставишь.
Гаор уже сообразил, что это вроде присвоения нашивки, так что всё по правилам. Но тогда он выставлял пайковое спиртное, прикупив, по возможности, в армейском автоларьке. Об очередном присвоении даже специально сообщали заранее, чтобы успевали подготовиться к обмывке, а то носиться не будет. Награды тоже обмывали, чтобы не тускнели. Главное - было бы чем надрызгаться, а причину найдём. Кроме угощения были ещё кое-какие обычаи. А здесь...
– Маманя, - громко позвала Мать.
– Слышала, - откликнулась от женского стола Маманя, - подберём ему с Иволгой.
Иволга ведала ларьком. И Гаор понял, что дальнейшее от него не зависит или зависит очень мало. Раз матери взялись, то ему только слушать и делать что велят.
Так и получилось. Когда все вечером сели за стол, на нём, кроме каши, хлеба и чая, появились большие коробки с соком, горки сухариков, орехов и ломаного печенья. Всё это Гаор видел в ларьке и с ужасом подумал, хватит ли ему фишек расплатиться с Иволгой.
– Ну, за Рыжего!
– весело сказал Старший, когда все допили чай и приступили к магарычу, как уже объяснил Гаору Плешак, - чтоб ему с нами и нам с ним и дальше по-доброму работать!
Выставленного угощения на сотню мужчин, да ещё и женщины от своего стола пришли его поздравлять, их тоже угощали, было до жути мало. Кому глоток, кому орешек, кому от печенья обломок... Но каждому хоть что, да досталось, и каждый его поздравил, с каждым пришлось обняться и поцеловаться. И с каждой тоже. И как Гаор быстро догадался, главным было не угощение, вернее, не его размер, тогда в камере каждому тоже по крошке пришлось, а то, что они вместе все, он с ними, и они с ним. И то, что в столовой сидели, теснились за одним, уже общим, столом. И если б не надзиратели за дверью, то и попели бы, да в будни не дают, и потому стали играть в загадки и скороговорки,
– Ну, чего ты, - переживала Киса, по праву сестрёнки устроившаяся на его правом колене, - ну Рыженький, ну ты ж рази не знашь?
– Не знаю, - смеялся Гаор, с изумлением ощущавший себя опьяневшим, хотя и глотка спиртного не то, что за столом, за все эти месяцы у него и во рту не было.
– А чо ты знашь?
– не отставала Киса.
– Ну, хоть чо, а? Ты, грят, песни душевные знашь.
Гаор невольно вздохнул.
– Сегодня петь нельзя.
– А ты стихи почитай, - вдруг сказал Ворон с лёгкой, непонятно над кем насмешкой.
Гаор удивлённо посмотрел на него. Что, и он захмелел?
– А это чего?
– заинтересовались многие.
– Чо это, паря?
– Рыжий, а?
– Навроде песни?
– Вроде, - усмехнулся Ворон, - только не поётся, а говорится и на один голос.
– И с непонятным вызовом.
– Слабо, Рыжий?
– Ой, Рыженький, - взмолилась Киса, - ну давай, а?
– Давай, - решительно тряхнул головой Гаор.
– Тоже... старинные.
Стол выжидающе притих.
– Говорят, их и как песню можно, но я мелодии не знаю, а слова... вот.
В полях, под снегом и дождём, мой милый друг, мой бедный друг,
тебя укрыл бы я плащом от зимних вьюг, от зимних вьюг...
Гаор говорил нараспев, и как помимо его воли, выстраивалась протяжная и даже чуть монотонная мелодия. Его не пытались поддержать, но многие шевелили беззвучно губами, проговаривая за ним слова.
– А если мука суждена тебе судьбой, тебе судьбой,
готов я скорбь твою до дна делить с тобой, делить с тобой.
Киса, прижавшись щекой к его плечу, шёпотом повторяла за ним, и её дыхание обжигало ему шею.
– Пускай сойду я в мрачный дол, где ночь кругом, где тьма кругом,
во тьме я солнце бы нашёл с тобой вдвоём, с тобой вдвоём.
В глазах сидевших напротив Гаор видел слёзы и чувствовал, что у самого так же заволакивает глаза.
– И если б дали мне в удел весь шар земной, весь шар земной,
с каким бы счастьем я владел тобой одной, тобой одной.
Гаор замолчал, и наступила зыбкая неустойчивая тишина.
– А повеселее ты не помнишь?
– вдруг спросил Ворон.
– Откуда это?
– В сборнике одном старом прочитал, - пожал плечами Гаор.
– А ты? Знаешь их?
– Нет, - резко ответил Ворон.
Слишком резко, - отметил про себя Гаор, - что-то здесь не так.