Мир Гаора
Шрифт:
Гаор даже засмеялся от одного предположения, что здесь у него могут быть проблемы.
– А раз так, - улыбнулась Маманя, - то на кухню иди.
Голубь пробурчал что-то невнятное и тут же схлопотал от Мамани по затылку со словами:
– А коль тебе работы мало, я живо найду, ишь губы надул, князь болотный.
На кухне - это оказалось небольшое по сравнению со столовой пространство за плитой, где стояли рабочие столы и шкафы для продуктов - Гаор критически оглядел вручённый ему нож, попробовал лезвие пальцем.
– Маманя, а брусок точильный есть?
– А вона, - показала одна из женщин на угловой высокий шкафчик-колонку.
– И впрямь и могёшь, и умеешь. А этому где выучился? Тоже скажешь, на фронте?
– Нет, - улыбнулся Гаор, - ещё в училище. Мы с первого класса на кухню наряжались.
– А койку так делать? У всех как ни попадя, а у тебя наособицу.
– Там же, - засмеялся Гаор. И стал рассказывать об училищных порядках, нарядах в очередь и вне очереди, о работах в корпусах и в саду, как чуть ли не зубными щётками чистили к генеральскому смотру плац, как отмывали койки и снизу, и со всех сторон, как чистили уборные и тоже везде и всюду.
Самым приятным в этих воспоминаниях было то, что эти порядки и правила были одинаковы и на солдатском, и на офицерском отделениях. Редкий случай для армии. Говорили, что раньше, при Старом Генерале, солдатское отделение мыло, убирало и чистило и офицерские спальни, душевые и уборные, но новый начальник заявил, что курсантам денщики по Уставу не положены. Старых порядков Гаор уже не застал, как раз он поступил в училище, и новый начальник пришёл. Им не все были довольны, как-то Гаор даже услышал, как генерала обзывали непонятным, но явно ругательным словом: "либерал". Он попробовал так ругнуться дома на увольнительной и сразу заработал от Сержанта по губам и строгое предупреждение, чтоб забыл и не вспоминал. Смысл этого слова он узнал уже на дембеле, проверив его по редакционному словарю и побеседовав с Туалом, и теперь, рассказывая охавшим женщинам об училище, думал, что если это либерализм, то, что же творилось раньше, и как ему повезло служить уже под новым генералом.
– Так ты с семи лет и работаешь?
– Нет, это учёба была и служба, - и, воспользовавшись моментом, спросил: - А почему так, то работаешь, то работаешь?
– Ну, ты и тёмный, Рыжий, - засмеялись женщины, - столько знаешь, а в этом не петришь.
И стали объяснять.
– Работаешь это вон сейчас, картошку чистишь, сам же и лопать её будешь.
– Давайте, девки, ещё ведро ему мойте, вона у него уж на донышке.
– Это когда на себя...
– Иль по дружбе...
– Или на семью свою...
– А на хозяина работаем...
– Тут уж что велено, делаешь...
Гаор с интересом выслушал объяснение и тут же, ловя момент, спросил о словах, которыми Маманя ругала Голубя. Про неложеного бугая ему объяснили с такими подробностями, что он даже покраснел, что вызвало у женщин новый взрыв смеха и шуток, захребетник тоже не вызвал затруднений, слово оказалось простым и отлично переводилось, а вот с болотным князем... нет, болотный - это живущий на болоте, понятно, а князь... у всех начались какие-то дела, что-то стало убегать и
– Ну, всё, - сказала Маманя, - ишь спорый ты какой. Попей вот и иди.
Гаор выпил кружку горячего сладкого чая с большим куском хлеба и предложил подточить, если нужно, ещё ножи. Женщины засмеялись.
– Так ты бабскую работу любишь?
– Это нож точить - бабская работа?
– удивился Гаор.
– А ведь и то, бабы.
– А чо, Мастак до выходного занят.
– А у парня во как ладно получается.
– Давай, паря, раз силы есть.
– А чо, на себя ведь, не на хозяина.
– Давай, Рыжий, работай.
Гаор всё-таки устал, но, упрямо прикусив губу, закончил ножи, убрал брусок на место, и ушёл сам, уже ни о чём не спрашивая. В спальне он сразу залез на свою койку - получилось это намного легче, чем боялся - лёг и не так заснул, как задремал.
Так что же такое князь, если это слово запретно для незнающего? У кого спросить? Ладно, он сколько дней уже папку не открывал? Гаору вдруг стало страшно, что "ящик" выбил из него память о папке. Он закрыл глаза и представил себе папку, медленно развязал тесемки, открыл. И облегчённо перевёл дыхание. Лист со статьей о Седом сразу всплыл в памяти чётко и в полном объёме. Нет, всё цело, слава Огню. Или нет, надо Мать-Воду благодарить? Она его пронесла мимо смерти, сохранила ему жизнь и память. Но и Огонь обидеть нельзя. Не может он, слишком часто он обращался к нему, и Огонь, Огонь-Справедливый, Огонь-Всесильный не подводил его. Нет. "Мать-Вода, Великий Огонь, будьте со мной, не бросайте меня". Гаор перебрал листы, просмотрел их, вписал в словарик новые слова, вычеркнул усвоенные настолько, что объяснений и перевода не надо. И... достал новый лист. Разделил его по вертикали тонкой линией и вписал. Слева: Мать-Вода, Мать-Земля, Мать-Луна - матери набольшие, а справа: Огонь, поставил многоточие вместо всех титулов, Солнце-Огонь Небесный, Меч Ясный и Кровь Горячая. Вот так. Отложим пока. С этим спешить нельзя. Слишком мало он тут знает.
– Рыжий, спишь?
– позвал его Голубь.
Гаор убрал листы в папку, завязал тесёмки и ответил.
– Нет, так лежу, а что?
– А чо ты бабам врал на кухне? Я здесь слышал, как смеялись.
– Завидно?
– хмыкнул Гаор, но ответил миролюбиво.
– Про училище рассказывал.
– Это где ты мальцом работал, что ли ча?
"А ведь верно", - удивлённо подумал Гаор. Училище, армия, даже фронт - он, конечно, старался выжить, его учили, но это была работа не на себя, а на... да неважно, он и впрямь работал, а не работал. И что же, два года дембеля - всё, что у него было, когда он работал? Нет, это надо обдумать.
– Да, - ответил он выжидающе глядевшему на него Голубю.
– Получается, что так.
– А ты чо, в галчата попал? Ты ж вона, рыжий.
– Галчата?
– удивлённо переспросил Гаор, - а это как?
– Ну, Рыжий, - Голубь даже руками развёл, - неужто и это забыл? Ну, тады...
– Дурак ты, Голубь, - всунулась в дверь дневалившая сегодня Чалуша, - да какой из него галчонок, повылазило тебе? Ты на глаза его посмотри.