Мир Гаора

Зубачева Татьяна Николаевна

– Чего тебе, Дамхарец?
– после недолгого молчания спросила Цветик.

– Ничего, - пожал плечами Гаор и усмехнулся, - просто гитару услышал. Интересно стало.

– Скажешь, что умеешь?
– насмешливо спросила в бордовом.

И Гаор, будто его кто подтолкнул, вошел, не закрыв за собой дверь, и мягким, но властным движением взял у неё гитару. Перебрал струны, тронул слегка колки. На гитаре его учила играть Силни, сестра Жука, хотя в училище бренчали многие. В каждом если не отделении, то

взводе был свой гитарист, это не возбранялось ни Уставом, ни начальством. Правда, денег на свою гитару у него, разумеется, не было, но всегда можно было одолжиться, а Силни играла хорошо, как он уже тогда понимал, по-настоящему. Всё это мгновенно и сразу вспомнилось, пронеслось в голове вместе с воспоминаниями о редакционных редких и потому особенно весёлых и памятных вечеринках, где тоже приносили гитары и пели.

Цветик и вторая переглянулись и выжидающе посмотрели на него. И Гаор запел почему-то тот старинный романс, что впервые услышал от Силни и тогда же запомнил с её голоса.

– Ночь тиха... над рекой ярко светит луна... и блестит серебром голубая волна...

Он пел, глядя не на них, а в пустую стену, и чувствовал, как за его спиной в коридоре собирается напряжённо молчащая толпа.

– Милый друг, нежный друг... я как прежде любя... в эту ночь при луне... вспоминаю тебя...

Совсем рядом, у себя под боком, он почувствовал чьё-то жаркое дыхание и, скосив глаза, увидел Снежку. И улыбнулся ей.

– Под луной расцвели голубые цветы... этот цвет голубой - это грёзы мои... к тебе грёзой лечу, твоё имя шепчу... милый друг, нежный друг... о тебе я грущу...

Цветик и вторая смотрели на него удивлённо и даже чуть испуганно.

– В эту ночь при луне... на чужой стороне... милый друг, верный друг... вспомни ты обо мне...

Гаор перебрал струны последним аккордом и в тишине протянул гитару женщине:

– Держи.

Она молча покачала головой, а Цветик хрипло сказала:

– Спой ещё.

Гаор улыбнулся:

– Что, понравилось? Неужели раньше не слышала?

Ответить она не успела. Потому что раздался визгливый голос Мажордома, ругавшего дикарей за толпу и нарушение режима. Гаор досадливо выругался вполголоса, сунул гитару Цветику и повернулся к двери, едва не столкнувшись с Милком.

– Ты куда лезешь, Дамхарец, - спросил тот с тихой, но достаточно явной угрозой.
– Тебе это кто разрешил?

– Я и не спрашивался, - огрызнулся Гаор.
– А ну, отвали с дороги, пока не уронил.

Милок, зло ворча, посторонился. Снежка сразу ухватилась за руку Гаора и, гордо семеня рядом с ним по коридору, тараторила, чтоб он всё своё прямо сейчас ей отдал, а уж она и отстирает, и...

В спальне в общей толкотне переодевавшихся из рабочего в расхожее Гаору объяснили, что играть на гитаре и петь разрешается

только тем, кто из первой спальни, и то не всем, а по хозяйскому выбору.

– Здорово ты остроносых умыл, - шёпотом хохотнул уже за столом сидевший напротив Беляк.

– А то они задаются, что только они умеют, а нам, дескать, не дано, - поддержал Беляка сидевший на углу стола чернобородый, но светлоглазый мужчина из парковой бригады.

И всё, тем всё и кончилось. И Гаор искренне не посчитал это нарушением. А кого и как он уязвил своим пением... да по хрену ему они все с их закидонами и амбициями. Тем более что снова начались выезды и разъезды. Съездили пару раз в Исследовательский Центр, да ещё в несколько мест, видно, добирать остатки или что-то проверить. Ничего нового, скажем так, он в этих поездках не увидел, разве только...

...Белый госпитальный коридор, одинаковые двери без номеров и названий. Свои и так знают, а чужих здесь не бывает. И все, даже рабская обслуга в белых комбинезонах и халатах, даже на ногах белые мешочки поверх обуви.

– Нет, сюда вы можете пройти только без него.

Фрегор не так рассерженно, как удивлённо уставился на высокого и худого врача. Белый глухой халат, белая круглая надвинутая до бровей шапочка, большие очки с толстыми выпуклыми стёклами. К удивлению Гаора, Фрегор согласился с запретом:

– Жди меня здесь, Рыжий.

– Да, хозяин, - откликнулся он, - ждать здесь.

Неестественно круглые за стёклами очков жгуче-чёрные глаза врача оценивающе и... запоминающе осмотрели его. И когда за Фрегором и врачом закрылась дверь, белая и безликая, как всё здесь, Гаор перевёл дыхание с невольным облегчением: хватит с него здешних тайн и секретов.

– Парень, - вдруг позвали его негромко и хрипло.
– Будь человеком, подойди.

Гаор вздрогнул и повернулся на звук. У стены так, что стоя лицом к двери, за которой скрылись врач и хозяин, и не заметишь, кровать-каталка. Широкие белые ремни прочно удерживали на ней распластанное обнажённое тело. Обе ноги ниже колен туго замотаны белой тканью. "Полуфабрикат"? Гаор быстро оглядел стыки потолка и стен и, не найдя глазков камер наблюдения, подошёл. И удивился до немоты. Привязанный к кровати мужчина - явно чистокровный дуггур, без ошейника и клейма. Свободный?!

– Что, - мужчина скривил лицо, обмётанное недавно проступившей редкой чёрной щетиной, - не видел такого? Посмотри. Смотри, смотри, лохмач.

С усилием мужчина повернул привязанную к каталке руку ладонью вверх, и Гаор увидел синюю татуировку - открытый глаз.

– Точно, парень, - мужчина снова усмехнулся.
– Он самый и есть. Попал в аварию, ноги всмятку, а мы лечению не подлежим. Назначен на утилизацию. Что это такое, знаешь?

Гаор кивнул.