Мир и война в жизни нашей семьи
Шрифт:
– Ну как, отогрелись?
– Да, почти отогрелись, тетя Дунь!
Смотрим, но это уже совсем другая тетя Дуня! К нам вышла пожилая, но моложавая и какая-то аккуратная женщина. И когда она только успела привести себя в порядок?! На обеих ногах опорки из валенок, ноги в белых шерстяных носках. Голова причесана. Поверх платья надет расшитый белый фартук. Лицо чистое и слегка разрумяненное.
Еще когда тетя Дуня копошилась на кухне, оттуда всё время раздавался ее голос. Она всё время о чем-либо спрашивала Николая: то о его матери, тете Оле, то о бабушке, потом перебрала всех сестер тети Оли. Спрашивала, как их здоровье,
– Ну, ребятки, идите мойте руки и к столу. Коль, приглашай товарищей!
Мы пошли на кухню мыть руки. Из самовара идет пар. В кухне всё прибрано. Шесток печи задернут белой занавеской. А на занавесках вышито: «Всё, что есть в печи, на стол мечи».
Мы уселись за стол.
– Ой, тетя Дунь, куда это Вы столько наставили-то?!
– Ничего, ничего, ребятки. Вы, небось, устали и намерзлись. Вон ведь сколько отмахали. Небось, руки, ноги гудят. Я бы и двух шагов на ваших лыжах не прошла, а тут сами идут да еще лыжи с палками тащат.
– Э! Тетя Дунь! Не мы лыжи-то тащим, а они нас.
– Коля! А может выпьете немножко с морозу-то да с устатку? Небось, уж выпиваете?
– Да нет, теть Дунь, мы не пьем. Если родители узнают, то что будет?
– Ну хорошо, что родителей боитесь. А самим-то хочется!
– Да нет, теть Дунь, еще успеем, когда подрастем.
– Чего ж подрастать, вы уж большие. Небось, в армию скоро. Сколько вам лет?
– Мне 17, Егору – 18, а всех старше Володя, ему уже 19 лет.
– Это хорошо, что вы не пьете, а то вот у нас недавно у соседа мальчишка, ему еще и 17 лет нет, на свадьбе (сестра его выходила замуж) напился и начал что-то кричать. А это его мужики на смех подпоили. Ему уж отец дал такую трепку и запер в чулан. Он, наверное, целых полчаса из чулана кричал: «Прости, папаня, больше не буду». А потом заснул и всё гулянье проспал. Правильно делаете, ребята, не спешите. Вот отслужите в армии, тогда и выпьете. Ну, может быть, немножко, если уж захочется, выпьете, когда вас будут провожать в армию. Ну, значит, «Рыковку» пить не будете. Рыковка-то – это ведь молоко от бешеной коровки. Я лучше сейчас подам вам молочка от Зорьки.
И вот тетя Дуня принесла на стол большую сковороду поджаренной подрумяненной картошки и большую крынку горячего из печки молока.
– Ой, тетя Дунь, да куда это, так много-то всего.
Хотя мы отказывались для приличия. Но постепенно осмелели и незаметно умели всю сковороду картошки и выпили по две чашки горячего топленого молока. Не забываем при этом и огурцы, и капусту, и, само собой разумеется, хлеб.
И после всего этого выпили еще по две чашки чаю. Тетя Дуня и сама ела, но, конечно, не с таким аппетитом, как мы. И всё время не переставая говорила и говорила.
Всё узнала о нас. Рассказала также и нам все новости о Палицах и ее жителях. Разговор был непринужденный, откровенный. Она с нами разговаривала, как будто со своими детьми. И получилось так, что и мы с ней также открыто говорили – не только как с матерью, а как будто с закадычным
Да! Забыл я еще сказать, что, войдя в дом и увидев, что в комнатах очень чисто, и боясь наследить, мы тут же сняли валенки и портянки и некоторое время стояли у двери разутые. Тетя Дуня, увидев, что мы стоим разутые, стала ругаться:
– Что вы, что вы? Проходили бы в обувке, я еще пол-то сегодня не мыла, к вечеру буду только мыть. Ну ладно, я сейчас.
И тут же пошла на кухню и принесла нам целый ворох шерстяных теплых, наверное, из печурки, носков. Мы надели носки и сразу почувствовали тепло в ногах и хорошее настроение.
Поели мы с удовольствием и, как говорят, досыта, по горло. Посидели не менее часа. Отдохнули хорошо. Поблагодарили мы тетю Дуню самым сердечным образом и решили вылезать из-за стола. Хозяйка нас просит еще поесть, обижается, что мало поели.
– Я ведь сейчас и щей вам могу еще дать, наверное, уже упрели.
– Тетя Дуня! Мы и так еле вылезаем, а если ты будешь всё из печи нести, то нам из-за стола и совсем не вылезти. Большое спасибо, тетя Дуня. Ты нас накормила, как мать родная!
– Ну что вы, разве это кормежка?! Вот если бы я загодя знала, что вы заедете ко мне, тогда бы уж, конечно, чего-нибудь приготовила бы, а то что ж, картошка да молоко, от этого не уедешь далеко.
– Теперь доедем далеко.
Взглянув на тикающие ходики, Володя стал нас торопить:
– Друзья, смотрите, уже второй час, нам надо торопиться, а то сегодня до Воскресенска не дойдем.
Еще раз поблагодарив, мы устремились к двери. Сапог нет.
– Я сейчас, – и тетя Дуня несет нам валенки и портянки.
Оказывается, пока мы сидели за столом, наши валенки грелись на печи, а портянки и варежки – в печурке. Да, хорошо мы отдохнули: и поели, и отогрелись.
Тетя Дуня предлагала нам на дорогу яиц, хлеба, мы отказались. Она звала нас заезжать на обратном пути. Мы сказали, что обратно поедем поездом. Николай просил тетю Дуни передать привет всем семейным тети Дуни и приглашал ее к себе в гости.
Ветер утих. Мы отогрелись, усталость прошла. Мы быстро покатились под гору. Лыжи скользят хорошо. Но морозец не ослаб. Морозец бодрит. Идем быстро. Дорога меняется. Спуски с гор сменяются длинными подъемами. Идем быстро не менее часа. Понемножку начинает смеркаться. После длинного подъема мы остановились передохнуть. Немного отдохнув, тронулись в дальнейший путь. Стали поторапливаться. Запас талицкого тепла истощился, но теперь уже тепло шло изнутри, и это тепло, выходя наружу, проявлялось в виде инея на спинах.
После Талиц мы пошли опять быстро, затем через час быстрой езды стали уставать и стали при подъемах на пригорки всё чаще и чаще останавливаться. Устаем. На остановках долго не задерживаемся, не более 1–2 минут. Ветер продувает насквозь. Вот проехали какую-то деревню. Вдали показались огоньки. Повстречавшийся возница с дровами сказал, что это Воскресенск впереди.
Вдали видим очертания какой-то колокольни. Начинаем жать. Но ноги устали, и руки тоже еле поднимают палки. Идем всё медленнее и медленнее. Видно, как от впереди идущего валит пар. Появляются сосульки на бровях и из-под носа. Устали. Очень устали. Но воодушевляют впереди сверкающие огоньки и надежда, что вот-вот доберемся до тепла.