Мир «Искателя», 2004 № 04
Шрифт:
— Вы… — сказала Полина, — ваше имя Джон Смит?
— Возможно, — сказал постоялец.
— Откуда, — сказала Полина, — вы приехали в Селборн?
— Вряд ли, — сказал мистер Смит, — это может быть интересно.
— Это интересно мне. — Полина уже присмотрела предмет, который мог ей пригодиться, нужно было сделать два шага, чтобы взять его в руку; это было невозможно, потому что ноги приросли к полу, но мысленно Полина два шага уже сделала и взяла в правую руку тяжелую пепельницу, лежавшую на столе рядом с пустыми тарелками. Замахнувшись, она опустила пепельницу на голову
«Я же не ударила его, — подумала Полина, все еще смотревшая на лежавшую на столе пепельницу. — Я только подумала и представила, я не хотела, он сам упал и умер».
Но рука помнила силу удара, пальцы помнили прикосновение холодного тяжелого хрусталя, пепельница стояла на столе и лежала на полу рядом с трупом, были это две разные пепельницы или одна, оказавшаяся в двух местах сразу, Полина определить не могла, потому что не помнила, сколько пепельниц было на столе, может, их и не было вовсе, она ведь видела, войдя, пустые тарелки и не заметила, не обратила внимания на пепельницы…
«Отпечатки пальцев, — подумала Полина. На какой из пепельниц мои отпечатки? На той, что лежит рядом с… Это ясно». Но ясно ей это не было, на самом деле все могло быть иначе, и Полина, обойдя неподвижное тело, взяла со стола пепельницу, опустила в сумочку, потяжелевшую и оттянувшую руку, вернулась к двери, стараясь не наступить в лужицу натекшей крови, и вышла в коридор, показавшийся ей длинным, как железнодорожный туннель, и таким же темным, с тусклыми лампочками на стенах, освещавшими не пространство, а только побеленную плоскость.
«Я сделала это или нет? — думала Полина, спускаясь по крутой лестнице, будто с палубы в трюм корабля. — Я ударила его или мне это показалось?»
— Всего хорошего, — пробормотала она, проходя мимо Джорджа.
— До свиданья, миссис Батурин, — приветливо отозвался хозяин. — Надеюсь, мистер Смит пребывает в добром здравии?
Фраза звучала издевательски, и Полина подумала, что мужчины, пьющие за столами пиво, знают уже о том, что случилось в комнате наверху, и сейчас, проводив ее взглядами, побегут в полицию, все, толпой, во главе которой будет Джордж с кружкой в руке.
Не ответив, Полина вышла на ослепительно светлую улицу, освещенную будто не солнечными лучами, а пламенем атомного взрыва. Глаза перестали видеть, и на одном только ощущении пространства Полина дошла до машины, опустилась на заднее сиденье и сказала:
— Поехали, Харви.
Когда машина миновала последний дом Селборна, Полина открыла лежавшую у нее на коленях сумочку, достала пепельницу и выбросила на дорогу. Удара она не услышала, не было и звона бьющегося хрусталя, Харви ехал быстро, далеко впереди показались башенки железнодорожной станции.
«Куда я? — подумала Полина, неожиданно обретя способность мыслить трезво и оценивать не только сделанное, но и предстоявшее. — Что я делаю? Тело сейчас обнаружат. Никто, кроме меня, в номер не поднимался. Орудие убийства лежит рядом с трупом. Зачем я выбросила вторую пепельницу, если отпечатки мои — на первой? Через полчаса вся полиция в округе будет поднята по тревоге. Я не доеду до Лондона, меня снимут с поезда на первой же крупной станции.
Макс наймет лучших адвокатов, и они отыщут множество смягчающих обстоятельств. Помутнение рассудка. Паранойя. Меня могут даже в тюрьму не посадить, но чем сумасшедший дом лучше?
Макс будет приходить ко мне и плакать от жалости, а я не смогу ему ничего объяснить, потому что ничего объяснить невозможно. Кадарос больше не появится, зачем ему появляться, если правосудие свершилось, душа вернулась туда, где ей положено быть, расследование закончено, потому что завершился круг?»
— Спасибо, Харви, — сказала Полина, когда машина остановилась на маленькой круглой привокзальной площади.
Харви вышел, чтобы достать чемодан, а Полина выходить не торопилась, сумочка ее после того, как она выбросила пепельницу, казалась невесомой, в ней, должно быть, и кошелька не было, конечно, она оставила кошелек в секретере, все наличные деньги и кредитную карточку, как же она купит билет, и, наверно, она специально так поступила, подсознание лучше знало, что делать…
— Харви, — сказала Полина, — поставьте, пожалуйста, чемодан. Я… кое-что забыла. Мы возвращаемся.
— Хорошо, миссис Батурин, — бесстрастно сказал Харви.
Возвращались они по другой дороге, через Селборн не проезжали, и Полина не знала, начался ли уже переполох. Она открыла сумочку, кошелек лежал на обычном месте, Полина вспомнила, как утром, перед отъездом, переложила его в сумочку из секретера.
Когда машина подъезжала к дому, зазвонил лежавший в сумочке мобильный телефон, и радостный голос Макса осведомился, как себя чувствует его любимая женушка.
— Хорошо, — едва двигая губами, проговорила Полина.
— Я уже взял билет на самолет! — кричал в трубку Макс. — Завтра вечером прилетаю в Гетвик, к утру буду дома. Ты рада?
— Рада, — сказала Полина.
«Меня арестуют до приезда Макса, — думала она, — или мужу придется при этом присутствовать?»
Глэдис не выразила ни малейшего удивления, когда увидела вернувшуюся хозяйку. Спросила лишь, что хочет миссис Батурин отведать на обед, и удалилась на кухню, где загремела посудой, лишним шумом показывая, возможно, свое отношение к прихотям молодой госпожи.
Пятно на потолке в холле еще больше посветлело, но все-таки обращало на себя внимание — темное на белом. Поднявшись в спальню, Полина обнаружила, что и на полу бесформенное пятно ассоциируется скорее не с пролитой кровью, а с уличной грязью. Странно, конечно, что оттереть грязь оказалось невозможно, Полина потратила на это бесполезное занятие около часа, поменяв две тряпки, изодранные ею в клочья, но добилась лишь того, что пятно разделилось на два с тонкой светлой перемычкой между ними. В спальню поднялась Глэдис, посмотрела на мучения хозяйки, но сказала только: «Обед на столе, миссис Батурин» — и прикрыла за собой дверь.