Мир истории. Начальные века русской истории
Шрифт:
Со времени этого первого «пути» до прочного утверждения в Чернигове, уже взрослым двадцатипятилетним человеком, Владимир Мономах переменил по меньшей мере пять удельных городов, совершил 20 «великих путей», воевал в самых разных местах и, по самым минимальным подсчетам, проскакал на коне за это время от города к городу не менее 10 тысяч километров (не считая не поддающихся учету разъездов вокруг городов).
Жизнь рано показала ему и минусы княжеских усобиц, и тяготы вассальной службы, и невзгоды половецких набегов. Энергичный, деятельный, умный
Битва на Нежатиной Ниве 3 октября 1078 года резко изменила соотношение сил в разросшейся княжеской семье. Великим князем стал Всеволод Ярославич, утвердивший свою власть над всей «Русской землей» в узком смысле слова: над Киевом, где княжил сам, над Черниговом, в который он послал своего сына Владимира, и над Переяславлем Русским, где тот правил несколько лет до вокняжения в Киеве в 1113 году.
Шестнадцать лет (1078–1094 годы) княжил Владимир Мономах в Чернигове. К этому времени, по всей вероятности, относится постройка каменного терема в центре черниговского кремля-детинца и создание неприступного замка в Любече на Днепре.
Владимир был женат на английской принцессе Гите, дочери короля Гаральда, погибшего в битве при Гастингсе. В Чернигов молодая чета прибыла с двухлетним первенцем — Мстиславом, впоследствии крупным деятелем Руси.
В автобиографическом Поучении Владимир часто вспоминал об этом вполне благополучном периоде своей жизни.
У князя был, по его словам, строго заведенный порядок, он сам, не доверяясь слугам, все проверял: «То, что мог бы сделать мой дружинник, я делал всегда сам и на войне и на охоте, не давал себе отдыха ни ночью, ни днем, невзирая на зной или стужу. Я не полагался на посадников и бирючей, но сам следил за всем порядком в своей хозяйстве. Я заботился и об устройстве охоты, и о конях, и даже о ловчих птицах, о соколах и ястребах».
Уже известный нам любечский замок свидетельствует о необычайной продуманности всех частей этой грандиозной постройки, где рационально использована каждая сажень полезной площади, где предусмотрены все случайности бурной феодальной жизни.
В средневековой Руси, как и везде в ту пору, княжеская охота была и любимым развлечением, и хорошей школой мужества. Иногда князья со свитой, с княгинями и придворными дамами выезжали на ладьях стрелять «сизых уточек и белых лебедей» в днепровских заводях или ловили за Вышгородом зверей тенетами, а иной раз «ловы» превращались в опасный поединок с могучим зверем.
«Вот когда я жил в Чернигове, — пишет Мономах, — я своими руками стреножил в лесных пущах три десятка диких коней, да еще когда приходилось ездить по степи (по ровни), то тоже собственноручно ловил их. Два раза туры поднимали меня с конем на рога. Олень бодал меня рогами, лось ногами топтал, а другой бодал; дикий вепрь сорвал у меня с бедра меч, медведь укусил мне колено, а рысь однажды, прыгнув мне на бедра, повалила вместе с конем».
В лесах под Черниговом в 1821 году нашли тяжелый золотой амулет-змеевик, принадлежавший Владимиру Мономаху. Очевидно, князь потерял дорогую вещь во время одного из своих охотничьих единоборств; не лось ли втоптал в землю княжеский змеевик?
Митрополит Никифор в одном из писем к Мономаху упоминает о его привычке бегать на лыжах.
Быстрый и решительный в своих действиях, Владимир Всеволодич наладил скорую связь Чернигова с Киевом: «А из Чернигова я сотни раз скакал к отцу в Киев за один день, до вечерни». Такую бешеную скачку на 140 километров можно было осуществить только при системе постоянных подстав, расставленных на пути. Как показывает исследование пути от Чернигова до Любеча (60 километров), дорога шла долинами и была поделена специальными сторожевыми курганами на небольшие участки, где и могли находиться запасные кони для подставы.
В. Н. Татищев сохранил такое описание внешности Мономаха, возможно восходящее к записям современников:
«Лицом был красен, очи велики, власы рыжеваты и кудрявы, чело высоко, борода широкая, ростом не вельми велик, но крепкий телом и силен».
Шестнадцать лет черниговской жизни не были годами спокойствия и изоляции. Много раз приходилось Владимиру помогать отцу в его борьбе то с внешними, то с внутренними врагами. Племянники Всеволода дрались из-за вотчин, требовали то одной волости, то другой. Хитрый князь вел на просторах Руси сложную шахматную игру: то выводил из игры Олега Святославича, то загонял в далекий новгородский угол старейшего из племянников, династического соперника Владимира — князя Святополка, то оттеснял изгоев — Ростиславичей, то вдруг рука убийцы выключала из игры другого соперника — Ярополка Изяславича.
И все это делалось главным образом руками Владимира Мономаха. Это он, Владимир, выгонял Ростиславичей, он привел в Киев свою тетку, жену Изяслава, убитого за дело Всеволода, и забрал себе имущество ее сына Ярополка.
Правда, следует отметить, что обо всех этих делах мы узнаем из летописи Нестора, придворного летописца его соперника Святополка. Чтобы поправить этот тенденциозный перечень, Владимир сам стал писать как бы конспект собственной автобиографической летописи. Он записал много эпизодов своей борьбы с половцами, не попавших тогда в официальную летопись. Он писал о том, как брал в плен половецких ханов, о внезапных встречах в степи с огромными силами половцев, об удачных преследованиях, о битвах на Перепетовом Поле — огромной степной поляне между Росью и Стугной. Чувствуется, что главная тяжесть всех военных и полицейских функций в великом княжении Всеволода лежала на плечах его старшего сына, так как сам великий князь последние девять лет своей жизни не участвовал в походах.
Фактически владея вместе с отцом всей «Русской землей», Владимир Мономах, несомненно, мог рассчитывать на получение (по наследству и по праву владения) великого княжения после отца. Однако, когда болезненный Всеволод в 1093 году умер, на киевском престоле оказался не Владимир, бывший в те дни в Киеве, а Святополк, приглашенный из Турова. Летопись, быть может, подправленная потом рукой Мономаха, объясняет это благочестивыми размышлениями Владимира, не желавшего будто бы начинать новую усобицу и будто бы уважавшего династическое старшинство своего кузена.