Мир, которого хотели и который ненавидели

Ксенофонтов Иван Н.

Первый этап брест-литовских переговоров о мире закончился. Состоялось три пленарных заседания и три заседания политической комиссии при участии делегаций России, Германии и Австро-Венгрии. Велись также переговоры между Россией и Турцией, между Россией и Болгарией⁵. Разными были начало и конец работы этого этапа конференции. Еще до открытия Иоффе официально обращался к генералу Гофману, указывал, что мы будем продолжать заседать в Брест-Литовске, но вместе с тем настаиваем на переносе места конференции в нейтральную страну. Позднее в примечаниях к протоколам брест-литовских мирных переговоров Иоффе напишет, что по этому вопросу, когда все собрались в Брест-Литовске, имели место частные беседы с Кюльманом и Чер-ннным'. Последние говорили, что понимают деликатность нашего положения, когда мы ведем переговоры на оккупированной части территории своей собственной страны, что потом они, дескать, готовы переехать на русскую территорию и подписать мир,

скажем, в Пскове.

Внешне отношения между делегациями и их представителями выглядели и были вполне дружелюбными. Германия жаждала сепаратного мира, мы боролись за всеобщий демократический.

После того как позиции России и держав Четверного союза были изложены, 9 и 12 (22 и 25) декабря соответственно обнаружились разные подходы, прежде всего по территориальным вопросам. Мы в их обсуждение, по существу, на заседаниях не вступали, а лишь ограничивались заслушиванием и принятием к сведению. Разумеется, эти позиции были непримиримыми, но намерения стран австро-германского блока до конца еще не были выяснены, как не было ясности в обстоятельствах, до каких пределов и при каких условиях пойдут они в достижении своих целей, возможен ли разумный и удовлетворяющий обе стороны компромисс при решении территориальных вопросов.

Решение встававших проблем, связанных с выходом из войны, отвоеванием Советским государством места на международной арене, осложнялось тем, что процесс становления Советской власти в целом происходил на фоне быстро меняющихся событий, постоянной перегруппировки сил.

Последнее не могло не проявляться и на конференции в Брест-Литовске. Так, при постановке экономических и правовых вопросов представители нашей делегации неоднократно в частных беседах с немцами подчеркивали, что рассматривать эти проблемы до обсуждения территориальных невозможно, а Кюльман их поначалу старательно обходил, стремясь втянуть нас в обсуждение «мелочей»². Но вот в конце первого этапа брест-литовских переговоров в делегации Германии похоже что-то изменилось, в речах ее представителей появились новые нотки, стал проявляться неприкрытый аннексионнзм, принцип самоопределения наций трактовался в интересах достижения своих целей³⁹⁵. Иоффе в указанных выше примечаниях писал, что это было вызвано усилившимся на окраинах России, а в этот период особенно на Украине, проявлением шовинизма и национализма³⁹⁶.

Эту же мысль высказал и консультант нашей делегации М. Павлович в беседе с корреспондентом печати о ходе брест-литовских переговоров³⁹⁷. Характеризуя поведение германских представителей, он г<?ворил, что «степень их готовности идти на уступки находилась в прямой зависимости от тех сведений, которые получались из России». И в этой связи Павлович «делит» первый период заседаний конференции на два этапа: до и после получения сообщения от Рады о непризнании ею мирного договора, в работе над которым ее делегация не принимает участия. Об этом говорил Гофман на заседании политической комиссии 14 (27) декабря.

По мнению Павловича, этот шаг Рады был неожиданным для нашей делегации, поскольку «все время в переговорах принимал участие» М. Любинский³⁹⁸. Представляя интересы Рады, последний наравне с Павловичем, Самойло и Альтфатером своим консультированием помогал обсуждению и решению всех вопросов, встававших перед нашей делегацией. За день до получения известного сообщения от Рады Любинский неожиданно отбыл из Брест-Литовска, мотивируя свой отъезд обстоятельствами частного характера. И вот с получением телеграммы от Рады, подчеркивает Павлович, австро-германская сторона, проявлявшая вначале определенную гибкость и уступчивость, стала как-то сразу несговорчивой, тон ее представителей переменился, ими стали выдвигаться такие соображения и ставиться такие вопросы, в которых просматривались далеко идущие аннексионистские намерения держав Четверного союза. Впечатление от контактов с ними в этот период, подчеркивал в своем интервью Павлович, создавалось такое, что наша гражданская война «страшно мешает успеху переговоров и ослабляет позицию революционной демократии»⁶. Поэтому и телеграмма Рады, указывал он, стала ударом в спину нам.

В целом, думается, прав был руководитель нашей делегации Иоффе, когда также в беседе с представителем печати о значении завершившегося этапа в работе брест-литовской конференции сказал: «Я признаю, что главное значение достигнутого нами успеха заключается в том, что впервые в истории империалистическое правительство, каким является Германское правительство, вынуждено было принять декларацию пролетарского правительства и считаться с ним самым серьезным образом»'. И, продолжая, он говорил, что нашей победой является и достижение гласности в ведении переговоров, о деталях которых через средства массовой информации люди узнают во всем мире, В этой связи Иоффе, в частности, напомнил об издаваемой нами на немецком языке газете «Факел», распространяемой в больших количествах среди австро-германских солдат³⁹⁹.

Итак, в Брест-Литовске наступило временное затишье. Европейские делегаты разъезжались по домам отмечать рождество. Представители русской делегации возвращались в голодный, холодный и неспокойный Петроград: надо было отчитываться перед народом о проделанной работе, намечать дальнейшую линию своего поведения на переговорах.

В Петрограде, как и во всей России, шла своя тревожная жизнь, наполненная заботами о дне насущном и ожиданиями лучших времен. Накануне открытия мирной конференции, 8 декабря, Совнарком рассматривает срочную телеграмму от Крыленко о снабжении армии продовольствием⁴⁰⁰. На фронте голодно, не хватает теплой одежды, фуража. Однако армия держит позиции, соблюдает условия перемирия⁴⁰¹. И хотя были отдельные инциденты, но в целом царило спокойствие. На Северном фронте отмечалось братание; из 10-й армии Западного сообщалось, что нарушений условий перемирия не наблюдается, полеты аэропланов не производятся. На фронте 8-й Сибирской стрелковой дивизии проходили в эти дни похороны убитых в прежних боях солдат при участии нижних чинов, офицеров и музыкальных команд с обеих сторон. В сообщении из 11-й армии Юго-Западного фронта говорилось, что для наблюдения за исполнением условий перемирия в некоторых частях созданы особые дежурные команды в каждой роте. Словом, фронт стоял без движения, солдаты ждали исхода переговоров в Брест-Литовске, они жаждали мира, хотели как можно скорее вернуться домой, к семьям, к труду.

А в тылу, в который уже раз в эти дни, вновь обостряется вопрос, связанный с созывом Учредительного собрания. Делая ставку на Учредительное собрание, буржуазная, правая и анархистская печать трубила о том, что Советская власть бессильна предотвратить бедствия тысяч рабочих семей, обреченных на голод и холод. «Был обещан мир — но дело с миром почти не подвинулось ни на шаг; был обещан хлеб — и дают полфунта на человека какого-то мякинного месива...» — писал в эти дни один из многочисленных органов анархистов '.

11 (24) декабря состоялось заседание ЦК

РСДРП (б)⁴⁰². В повестке дня один вопрос: о позиции большевистской фракции Учредительного собрания,— поставленный «ввиду того, что во фракции водворились настроения правого крыла и расхождения ее с мнением ЦК». В заседании участвовали Зиновьев, Свердлов, Ленин, Сокольников, Сталин, Бухарин, Урицкий, Троцкий, Дзержинский, Стасова. Суть проблемы заключалась в том, что бюро фракции выступало против линии ЦК в вопросе об Учредительном собрании. Оно рассматривало его как завершающий этап революции и поэтому предлагало отказаться от контроля над созывом Учредительного собрания. В ходе заседания ЦК РСДРП (б) с предложениями выступали Ленин, Зиновьев, Свердлов. Было решено назначить на 12 (25) декабря в 16 часов в Смольном собрание фракции, на котором обсудить доклад ЦК, его тезисы по вопросу о линии партии в отношении Учредительного собрания, переизбрать бюро фракции, поручить вести в ней работу Сокольникову и Бухарину. Выступая на заседании, Ленин подчеркивал: важно напомнить фракции об уставе партии, в котором содержится положение «о подчинении всех представительных учреждений ЦК».

Вечером 11 (24) декабря и в ночь на 12 (25) декабря Ленин работает над «Тезисами об Учредительном собрании>, проектом резолюции о временном бюро большевистской фракции в нем *. Изложив в «Тезисах» историю вопроса, связанную с Учредительным собранием, требованием его созыва, расстановкой сил до и после победы Октябрьской революции, Ленин подчеркивает: «Группировка классовых сил России в их классовой борьбе складывается, следовательно, на деле, в ноябре и декабре 1917 года принципиально иная, чем та, которая могла найти свое выражение в партийных списках кандидатов в Учредительное собрание половины октября 1917 года»⁴⁰³. И далее он указывает, что начавшаяся гражданская война «окончательно обострила классовую борьбу и отняла всякую возможность путем формально-демократическим решить самые острые вопросы, поставленные историей перед народами России и в первую голову перед ее рабочим классом и крестьянством»⁴⁰⁴. Поэтому лозунг «Вся власть Учредительному собранию» в создавшейся обстановке вступает в противоречие с реальной действительностью, с уже принятыми народными массами решениями и на деле становится «лозунгом кадетов и калединцев и их пособников»⁴⁰⁵. Отсюда понятно, продолжает свою мысль Ленин, что «Учредительное собрание, если бы оно разошлось с Советской властью, было бы неминуемо осуждено на политическую смерть»⁴⁰⁶. В заключение «Тезисов» Ленин, предостерегая от ошибки, «в которую впадают немногие из верхов большевизма», показывает суть этого их заблуждения. «Всякая попытка, прямая или косвенная,— подчеркивает он,— рассматривать вопрос об Учредительном собрании с формальноюридической стороны, в рамках обычной буржуазной демократии, вне учета классовой борьбы и гражданской войны, является изменой делу пролетариата и переходом на точку зрения буржуазии»⁴⁰⁷.