Мир на ладонях
Шрифт:
Потекли однообразные и бесконечно длинные дни. Конан, первое время лихорадочно искавший выход, бросил это неблагодарное занятие и порой надолго забывался каким-то странным полусном, из которого его выводили многочисленные обитатели моря и небес, коих почему-то очень привлекала новая и, главное, совершенно необжитая скала. Больше всего киммерийцу досаждало неизвестное морское чудище, с силой бившееся об его ноги где-то возле лодыжек, словно больше всего на свете желая сокрушить эти столбы, которых совсем недавно тут еще не было.
«Ну, погоди, мерзавец! — злился варвар. — Твое счастье, что я не могу даже пальцем пошевелить. Встретился бы ты мне в более подходящую пору, я тебя, гадину, задушил бы собственными руками. Что тебе, поганцу, от меня надо? Обойти
Однако неведомый житель глубин не слышал его и, наверное, даже не подозревал, что мешает кому бы то ни было. Он лишь с упорством, достойным лучшего применения, долбил и долбил каменные сапоги Конана. Однажды, представив, как его невидимый противник, наверное, бесится оттого, что не может добиться желаемого, киммериец вдруг страшно развеселился и тут же почувствовал, что его злость на беднягу прошла. После этого он начал внимательно прислушиваться к тому, что происходило на глубине, пытаясь представить, как выглядит эта тварь.
Она явно была очень крупной, по меркам ольтов, конечно. И сильной, так как варвар иногда очень даже ощущал удары, смягченные толщей воды. Ему, естественно, не было больно, но, будь киммериец не таким огромным, упрямство подводного чудища дало бы в конце концов результаты. И еще у него, похоже, были щупальца, ибо он иногда обвивал! чем-то ноги Конана и пробовал тянуть их на себя, нисколько не опасаясь, что эта махина может свалиться ему на голову. Значит, еще и не из трусливых.
«Интересно было бы на него посмотреть, — подумывал киммериец. — Я понятия не имею, где находится страна ольтов. И животные у них могут быть совершенно не похожи на наших. Правда, мне не раз приходилось видеть всевозможнейшую дрянь, порой самую невероятную, рожденную больным воображением взбесившихся колдунов… Но ведь этого-то никто не придумывал. Он родился в этом море и спокойненько себе жил, пока не наткнулся на меня. Ему, видать, тоже интересно, что за гадость тут появилась. Эх, Нергал мне в печень. Нагнуться хотя бы… Тут ведь совсем не глубоко…»
Подводный обитатель, конечно, время от времени сердил Конана, но самое настоящее бешенство у варвара вызывали птицы. Скорее всего, где-то неподалеку была суша, иначе откуда бы тут взяться этим наглым пернатым? Они иногда появлялись целыми стаями, иногда поодиночке, но киммерийцу от этого было не легче. Досаждали они ему страшно. То какая-нибудь пичуга усядется прямо на нос и, склоняя крошечную головку то на один бок, то на другой, пристально смотрит прямо в глаза, словно понимает, что перед ней человек, только очень большой и совершенно беспомощный. То они налетают десятками и устраивают на его плечах место сборищ, галдя при этом немилосердно. Ладно бы еще только галдели! Так ведь гадят, сволочи! Такие крошечные, а следов оставляют, что твой слон!
Но и это показалось Конану ерундой, после того как семейство относительно крупных птиц, очень напоминающих орлов, поселилось у него на голове. Сначала они летали туда-обратно, собирая ветви, потом долго и шумно вили гнездо, и наконец орлица надолго устроилась в нем, а ее верный друг начал таскать ей пищу.
«Митра милосердный! За что караешь? Кром, отец родной, чем не угодил тебе сын твой? — взмолился киммериец. — На все согласен, только пусть эти твари исчезнут отсюда!»
Но, видимо, его боги не заглядывали в мир ольтов, потому что страстная молитва варвара осталась без ответа.
«Юма бы помер со смеху, — вспомнил Конан своего давнего приятеля-кушита, обладавшего удивительным чувством юмора и потрясающей способностью почти всегда пребывать в прекрасном настроении, — узнай он, что на моей башке птенцов выводили! Хорошо еще, что орлы, а не какие-нибудь мелкие пичуги. Хоть орут редко, видать, в согласии живут… Вот влип! Вот вляпался, идиот! Что же мне теперь так и стоять тут до скончания веков?! Врагу не пожелаю…»
Его горестные размышления прервал громкий звук, похожий на гулкие удары
Среди толпы Конан без труда разглядел Сильвию. На ней было надето длинное строгое платье цвета старой бирюзы, а единственным украшением служили ее роскошные волосы, рассыпанные по плечам и прихваченные на лбу тонким обручем из белого металла, может быть, серебра. Она, как и все ее соплеменники, застыла в молчаливом ожидании. Юноша продолжал отбивать на барабане мерный ритм, пока вдруг не замер с поднятыми над головой руками, которые он почему-то не спешил опускать вниз. Толпа зашевелилась, образовывая в середине полукруга узкий проход. На городскую стену поднялся высокий худощавый старик в темно-красной мантии. Его седые длинные волосы были, как у Сильвии, перехвачены обручем. Но обруч старика был сделан из золота, а надо лбом на тонких, круто завитых спиралях возвышалась восьмиконечная звезда с очень длинными лучами. Старик поднял руки над головой, и толпа, мягко шелестя одеждами, опустилась на колени.
«Это, наверное, и есть их самый главный маг, — догадался Конан. — Интересно, что за представление мне сейчас покажут? И где они, Нергал их забери, были все это время?! А… Сильвия что-то говорила о том, что они собирают магическую энергию во сне… Дрыхли, видать, а теперь явились сюда, чтобы передать ее старику. Он что, новый мост строить будет?»
Но долго задавать самому себе вопросы киммерийцу не пришлось. Начавшееся действо так увлекло его, что он забыл обо всем на свете. Старик вытянул руки перед собой и что-то не то заговорил, не то запел тонким дребезжащим голосом. Из его рта, словно струйки пара в морозный день, стали появляться крошечные искорки. Они разгорались все ярче и ярче и, упав на подставленные ладони, начали складываться в маленький шарик, который постоянно менял цвет. Сначала он был бледно-голубым, потом неожиданно пожелтел, затем по нему побежали розовые блики. Синий, зеленый, пурпурный, оранжевый, сиреневый… Шар столько раз изменил окраску, что варвар сбился со счета, а в конце концов понял, что и цветов-то таких никогда в жизни не видел. Когда маг наконец замолчал, в руках у него светился жемчужно-розовый шарик изумительной красоты.
Едва эхо повторило последний звук необычной песни, вперед шагнула Сильвия. Она подняла руки над головой и, повернувшись к старику, тоже запела. Вновь посыпались искорки, только на сей раз они исходили не изо рта девушки, а как бы тонкими ручейками текли с кончиков ее пальцев и, словно нитка на клубок, наматывались на шар, который держал старик. Как только песня девушки закончилась, ей на смену из толпы вышел следующий ольт, и действо повторилось.
Когда шар увеличился в размерах раз в десять и маг, уже будучи не в силах удержать его в руках, положил светящуюся сферу на барабан, она стала уже ярко-алой. Старик все поворачивался и поворачивался к толпе, вызывая из нее все новых и новых носителей магической энергии, пока шар не превратился в темно-рубиновый. После этого маг встал лицом к Конану, возложил руки на шар, закрыл глаза и надолго замер.
Киммериец успел уже слегка заскучать, как вдруг словно молния пронзила его. Прямо в мозгу варвара прозвучал вопрос:
«Что случилось, воин? С каким железом ты не смог расстаться?»
«О боги! — подумал Конан. — Что это?»
«Ничему не удивляйся. Наша магия позволяет, когда это необходимо, обмениваться мыслями. Ты ведь не можешь разговаривать».
«Не только разговаривать, — ответил киммериец, слегка успокаиваясь. — Я и бровью пошевельнуть не могу».
«Ты сам виноват в своих бедах, — прозвучал скорбный голос. — Какое железо ты пронес через Большие Ворота?»