Мир на Земле

Лем Станислав

То, как отдельные страны запрограммировали свои компьютерные арсеналы, было их секретом, но от японцев, славящихся тем, что сидят они тихохонько, а на самом деле страшно смышленны, я ожидал жестоких неожиданностей. Профессор Хакагава, член нашей группы на базе, тоже наверняка не знал, во что развились прародичи японского оружия, но лояльно предостерег меня, чтобы я был внимателен и не дал себя обмануть никакими видимостями. Не зная, как отличить видимость от реальности, я бежал по однообразной и плоской местности. Только у самого горизонта маячил невысокий вал огромного кратера. Вивич, Хакагава и все остальные были страшно довольны, потому что телевизионная картинка, передаваемая спутникам-троянцам, а с них – на Землю, была четкой, как открытка. Час спустя я заметил среди беспорядочно валявшихся в песке камней какие-то невысокие стебли, которые поворачивались в мою сторону. Они походили на увядшую картофельную ботву. Я спросил, можно ли ее потрогать, но никто не хотел брать решение на себя, а когда я начал настаивать, одни сочли, что обязательно должен, другие же – что лучше не надо. Тогда я наклонил свое туловище кентавра над кустиком покрупнее и попытался оторвать один гибкий стебель. Ничего не произошло. Я поднес его к глазам. Стебель начал извиваться как змейка и крепко охватил мое запястье, но вскоре я убедился, что, если его легонько поглаживать, точнее, щекотать пальцем, он ослабляет нажим. Довольно глупо было заговаривать с этой картофельной ботвой, у которой, ясное дело, не было ничего общего с картофелем.

Я не рассчитывал на ответ и не получил его. Тогда я бросил побеги, шевелящиеся как черви, и

галопом припустил дальше. Местность напоминала какие-то неухоженные овощные поля и выглядела довольно идиллически, однако я в любой момент ожидал нападения и даже провоцировал на это псевдоовощи, топча их копытами (именно так выглядели мои ботинки). Вскоре я добрался до длинных грядок с другой мертвой растительностью. Перед каждой грядой стоял большой щит, на котором огромными буквами было написано: «STOP! HALT! СТОЙ!» и так далее, языках на двадцати, в том числе по-малайски и древнееврейски. Несмотря на это, я углубился в здешние огороды. Несколько дальше над самым грунтом кружились малюсенькие бледно-голубые мушки, которые при виде меня выстроились в буквы: DANGER! ОПАСНОСТЬ! GEFAHR! NIBEZPIECZENSTWO! DANGER! YOU ARE ENTERING JAPANES [51] PINTELOU! Я связался с базой, но никто, включая и Хакагаву, не знал, что означает PINTELOU, и я впервые оказался в небольшом затруднении, потому что, как только вступил под дрожащие над песком буквы, мушки облепили меня и стали лазить по всему телу, словно муравьи. Однако ничего плохого мне не сделали, я, как мог, стряхнул их хвостом (вот тут-то он оказался к месту) и побежал дальше, стараясь не выходить из борозды между грядками, и наконец добрался до склона большого кратера. Огороды постепенно переходили во что-то вроде рва, а дальше – в идущую вниз широкую расщелину, настолько глубокую, что я не мог видеть ее дна, заполненного черным, словно сажа, лунным мраком. Неожиданно оттуда прямо на меня выехал огромный плоский танк, гигант, который громко скрипел и грохотал широкими гусеницами, что было особенно странно, ибо на Луне ничего не слышно – ведь там нет воздуха, проводящего звуковые колебания. Однако я слышал грохот и даже хруст щебня под стальными гусеницами. Танк пер прямо на меня. За ним появилась длинная вереница других. Я охотно уступил бы им дорогу, но в узкой расщелине некуда было деться. Я собирался уже обратиться в пыль, как первый танк наехал на меня и проплыл, словно мглистое облачко, только на несколько секунд сделалось немного темнее. «Снова какие-то миражи, фата-моргана», – подумал я и уже смело дал пройти остальным. За танками цепью двигались солдаты, самые что ни на есть обычные, раскосые, со штыками, насаженными на короткие автоматические карабины, впереди – офицер при сабле с флагом в руке, на котором алело солнце. Подразделение прошло сквозь меня, как дым, и опять сделалось пусто. В углубляющейся расщелине стало темно, я включил рефлекторы, точнее, так называемые осветители, обрамлявшие мои глаза, и, двигаясь значительно медленнее, добрался до окруженного старыми железяками входа в пещеру. Свод оказался слишком низким, и, чтобы не утруждать себя постоянными наклонами, я превратился в кентавротаксу. Хотя это звучит достаточно глупо, но довольно точно соответствует истине, ибо ноги мои укоротились, и, почти касаясь животом камней, я пробирался все дальше, в глубь лунного подземелья, куда не ступала нога человека. Впрочем, мою ногу вряд ли с полным основанием можно было назвать ногой человека. Я спотыкался все чаще, копыта разъезжались на скользком щебне, поэтому, вспомнив о своих возможностях, я превратил свои конечности в лапы с широкими подушечками, прилегающими к почве, как у льва или тигра. В новом теле я чувствовал себя все более привычно, но мне было не до того, чтобы наслаждаться этим. Время от времени я освещал исчерченные бороздами стены пещеры, наконец уперся в решетку, которая перегораживала проход, и подумал, что японское оружие на удивление почтительно относится к пришельцам, потому что над решеткой у самой кровли светилась крупная надпись: «NO ENTERING! DO NOT TRESPASS THIS BARRIER! KEIN DURCHGANG! ПРОХОДА НЕТ! NE PAS SE PANCHER EN DEHORS! PERICOLOSO! ОПАСНО! GEFAEHRLICH!», а за решеткой виднелся фосфоресцирующий череп с перекрещивающимися костями и надписью: «DEATH IS VERY PERMANENT» [52] . Это не остановило меня. Рассыпавшись, я проник сквозь решетку и снова собрался по другую ее сторону. Естественные стены каменного коридора уступили место овальному туннелю со светлым, вроде бы керамическим покрытием. Я постучал по нему пальцем, и в том месте, где он коснулся стены, вырос маленький сучочек, который тут же расплющился в табличку «MANE, TEKEL, UPHARSIN!» [53] . Такое множество предупреждений указывало, что здесь не шутят, но ведь не затем я влез так глубоко, чтобы отступать, поэтому продолжал ползти дальше на своих тихоходах, чувствуя, как хвост мягко волочится следом, готовый в любой момент прийти мне на помощь. Меня не было видно с базы, но я не волновался. Радио молчало, и я слышал только какие-то тихие, но пронзительные, странно стонущие причитания. Я дошел до более широкого места, в котором туннель разветвлялся. Над левым рукавом светилась неоновая надпись: «THIS IS OUR LAST WARNING» [54] , над правым не было ничего, и я, естественно, выбрал левый; в нем что-то заблестело: стена, преграждающая дальнейшую дорогу, а в ней огромная бронированная дверь с несколькими замочными скважинами – истинные врата в Сезам или сокровищницу. Я превратил правую руку в облачко и просочил ее понемногу в одну из скважин. Внутри было темно, как ночью в дупле. Потыкавшись во все стороны, я вернулся, так сказать, наружу и повторял зондирования до тех пор, пока через расположенную выше других скважину мне не удалось пройти насквозь, тогда я весь превратился в туман или взвесь молекул и в таком виде преодолел и эту преграду, рассчитывая на то, что уж проникновения непрошеных гостей через замочную скважину не могли предвидеть даже японцы, точнее, их роботы. Я почувствовал что-то вроде духоты, хотя и не буквально, потому что не дышал. Теперь темноту освещала только оторочка моих глаз, однако, припомнив все возможности ЛЭМа, я весь засветился, как большой светляк. Сначала столько света ослепило меня, но вскоре я привык.

51

Опасность! (англ.).Опасность! (нем.).Опасность! (польск.).Опасность! Вы вошли в Японский (англ.).

52

Смерть необратима (англ.).

53

«Исчислено, взвешено, разделено!» (халд.)Употребляется как таинственное и грозное напоминание о чьем-либо роковом конце. Согласно Библии, эта пророческая надпись, появившаяся на стене, предвещала близкую гибель вавилонского царя Валтасара и раздел его царства.

54

Здесь вас предупреждают последний раз (англ.).

Туннель вел прямо, как стрела, все дальше и дальше и наконец добежал до обычного, сплетенного чуть ли не из простой соломы мата; отведя его в сторону, я вошел в обширный зал, освещенный рядами потолочных ламп. Первым впечатлением было ощущение полнейшего хаоса. В самом центре, разбитые на большие куски, валялись разбросанные в беспорядке поблескивающие фарфором или керамикой обломки, они напоминали взорванный подложенной под него бомбой суперкомпьютер. Рваные кабели, извиваясь, оплетали отдельные сегменты разбитых блоков, покрытых стеклянной крошкой и поблескивающими пластинками интегральных схем. Кто-то здесь уже побывал до меня и здорово

напакостил японцам в самом центре их военного комплекса. Однако самым странным было то, что гигантский многоэтажный компьютер развалился от силы, действовавшей изнутри, и к тому же, пожалуй, снизу, потому что его стены, предохраняемые солидным панцирем, разлетелись под действием центробежных сил, рухнув наружу, некоторые из блоков были побольше библиотечного шкафа и походили на него длинными полками, забитыми мириадами потрескавшихся плат. Казалось, какой-то мощнейший кулак ударил в дно колосса и развалил его, но в таком случае я должен был увидеть этот кулак в эпицентре разрушения. Я принялся карабкаться на гигантскую кучу, мертвую, как разграбленные пирамиды, истинную гробницу, опустошенную неведомыми ворами, забрался на вершину развалин и заглянул сверху внутрь. Там кто-то лежал, неподвижный, словно погруженный в честно заработанный сон. В первый момент мне показалось, что это тот самый робот, который так сердечно приветствовал меня во время второй разведки, называя братом, а потом повалил и вспорол, как банку шпрот. Я долго смотрел на фигуру, лежащую на дне неправильной воронки, образованной развалившимся компьютером, вполне человекоподобную, хотя и нечеловеческих размеров. «Разбудить его, – решил я, – всегда успеется, разумнее будет сначала обдумать, что тут произошло». Японский центр вооружений наверняка не желал подобного вторжения и не мог сотворить его себе сам по принципу харакири. Такую возможность я отбросил как невероятную. Поскольку границы секторов охранялись прекрасно, возможно, сюда проникли, подобно кротам, роя глубокие проходы в скалах, и именно таким путем неведомые исполнители добрались до самого сердца компьютерных арсеналов, дабы обратить их в прах. Чтобы удостовериться, следовало подвергнуть допросу автомат, который, казалось, спал после добросовестно исполненного разрушительного задания. Но что-то мне не очень хотелось это делать. Мысленно я быстро перебрал все формы, в которые мог обратиться, чтобы принять ту, которая обеспечивала бы максимум безопасности во время разговора, – вырванный из сна, он мог отнестись ко мне недружелюбно. В виде облака я говорить не мог, но можно было стать облаком лишь частично, сохранив систему красноречия внутри туманной оболочки. Такое решение показалось мне наиболее разумным. Будить колосса изысканными способами я счел излишним, а просто взял да и столкнул на него солидный кусок бывшего компьютера и как можно скорее преобразился в соответствии с планом. Он получил по голове так, что гора обломков вздрогнула. Покатились наиболее крупные куски электронного щебня. Он сразу же очнулся, вскочил на ноги, вытянулся по стойке «смирно» и рявкнул:

– Задание перевыполнено! Позиция неприятеля захвачена, во имя отчизны! Готов к выполнению дальнейших приказов!

– Вольно! – сказал я.

Видимо, он не ожидал такой команды, но сменил позу, расставил ноги и только тут заметил меня. В нем что-то явственно заскрипело.

– Приветствую тебя! – сказал он. – Приветствую! Дай бог тебе здоровья. Ты что такой растерянный, друг? Хорошо, что ты наконец пришел. Иди сюда, ко мне, поболтаем, песенки споем, порадуемся. Тебе будет хорошо у нас. Мы тихие, мирные, войны не хотим, войной брезгуем. Ты, собственно, из какого сектора?.. – добавил он совершенно другим тоном, словно в нем неожиданно проснулась подозрительность, потому что следы его мирной деятельности были слишком уж хорошо видны. Наверно, поэтому он поспешно переключился на более подходящую программу. Протянул ко мне правую руку, огромную, железную, и я увидел, что каждый его палец был стволом.

– В друга собираешься стрелять? – сказал я, слегка покачиваясь над свалкой фарфора. – Ну, не жалей, давай, стреляй, братец родимый. Стреляй! Пусть тебе лучше будет.

– Докладываю: поймал японца в камуфляже! – рявкнул он быстро и одновременно выстрелил в меня изо всех пяти пальцев. Посыпалось со стен, я же, по-прежнему мягко покачиваясь над ним, осторожно опустил центр речи так, чтобы он не мог его достать, и, сгустив наполовину нижнюю часть облака, которым был в это время, нажал на самый крупный из обломков компьютера, так что тот рухнул на него, увлекая целую лавину щебня.

– Атака! – крикнул он. – Вызываю огонь на себя! Во имя отчизны!

– Собой жертвуешь? – успел я бросить, прежде чем полностью превратиться в облако. И в самое время. Что-то задудело, огромная глыба обломков затряслась, и из нее бухнуло пламя. Моего собеседника-самоубийцу охватило синеватое сияние, он раскалился и почернел, но на последнем издыхании успел еще выдавить: «Во славу отчизны», – и начал понемногу распадаться. Сначала отвалились руки, потом от жары лопнула грудь, обнажив какие-то примитивно связанные лыком медные провода, а под конец треснула, видимо, наиболее устойчивая голова. Она раскололась сразу и оказалась совершенно пустой вроде скорлупы огромного ореха. Но он уже стоял раскаленным столбом и, словно бревно, превращался в огне сначала в головешку, потом в пепел и в конце концов развалился совсем.

Хотя я был туманом, однако чувствовал жар, пышущий из середины руин, словно из кратера вулкана. Я подождал немного, развеявшись по стенам, но ни один новый кандидат в собеседники не выглянул из пламени, взвивающегося вверх, так что еще не тронутые до сих пор люминесцентные лампы на потолке начали лопаться одна за другой, и осколки трубок, стекла, провода сыпались на развалины, а одновременно становилось все темней, и этот некогда опрятный, математически круглый зал напоминал теперь сцену из шабаша ведьм, освещенную синим пламенем, которое все рвалось вверх. Жара пробирала даже меня. Видя, что больше тут выискивать нечего, я, собравшись, вплыл в коридор. Наверно, у японцев были какие-то другие, запасные предприятия военной промышленности, впрочем, столь же вероятно, что резервным, а значит, менее существенным, мог быть этот уничтоженный, поэтому, прежде чем приступить к следующему этапу разведки, я счел нужным выбраться наружу и уведомить о происшедшем базу. Коридором добрался до бронированной двери и сквозь замочную скважину просочился на другую сторону. По дороге меня ничто не задержало. Потом я миновал решетку, не без сочувствия поглядывая на предостерегающие надписи, которые не стоили и ломаного гроша, и наконец вдалеке забрезжил выход из пещеры. Только тут я принял форму, близкую к человеческой, уже немного соскучившись по ней – новый, незнакомый мне раньше род ностальгии, – и отыскал валун, подходящий для отдыха. Хотелось есть, но, будучи дистантником, я не мог ничего взять в рот. Однако опасно было оставлять без присмотра столь многостороннего разведчика, чтобы хоть что-нибудь по-быстрому перекусить. Поэтому я отложил обед, решив сначала уведомить своих начальников, а перерыв устроить немного позже, предварительно поместив дисперсанта в каком-нибудь надежном месте.

Я долго вызывал Вивича, но ответом была лишь мертвая тишина. Я проверил счетчиком Гейгера, не заслоняет ли меня и здесь ионизированный газ. Не исключалось, что короткие волны не могли пробиться из узкой расщелины, поэтому без особого желания я превратился в облако, свечой взмыл вверх в черный небосвод и, паря, словно птица, опять принялся вызывать Землю. Разумеется, никакой птицей я не был, ведь без воздуха невозможно удержаться на крыльях, но так у меня как-то вырвалось, наверно, просто звучит красиво.

IX. Визиты

С неудачных закупок я вернулся, словно во сне. Сам не знаю, как оказался в своей комнате, так силился понять, что же произошло перед магазином. Не имея ни малейшего желания оказаться за столом с Грамером и ему подобными, я съел все печенье, спрятанное в ящике письменного стола, и запил его колой. Уже смеркалось, когда в дверь постучали. Решив, что это Гоус, я открыл. Там стоял незнакомый мужчина в темном костюме, с плоской черной папкой в руке. Не знаю почему, он показался мне представителем похоронного бюро.

– Разрешите? – спросил он. Я молча посторонился. Не оглядевшись, он уселся на стул, где висела моя пижама, положил папку на колени и вынул из нее довольно толстую пачку бумаг, а из кармана – старомодные очки и, нацепив их на нос, долго и молча смотрел на меня. Волосы у него были почти седые, но брови черные, худое лицо, опущенные уголки бескровных губ. Я стоял возле стола не двигаясь, а он положил на столешницу визитную карточку. Кинув на нее взгляд, я прочел: «Профессор, доктор Аллан Шапиро». Адрес и номер телефона были напечатаны так мелко, что разобрать их я не мог, но брать карточку в руки не хотелось. Меня охватило безразличие усталости, немного напоминающее сонливость.