Мир от Гарпа

Ирвинг Джон Уинслоу

Не любили Стюарта Перси именно те, кто знал о его полной никчемности.

Огромный краснолицый Перси ходил, колесом выпятив грудь, подозрительно смахивавшую на чересчур большой живот. Казалось, грудь вот-вот осядет, твидовый пиджак, облекающий эту махину, распахнется и выпустит на волю фирменный галстук, окрашенный в цвета школы. «Кроваво-голубыми» называл Гарп эти цвета.

У Стюарта Перси, которого жена звала Персиком, волосы были гладко прилизаны и отливали благородным серебром. Злые языки утверждали, что он так тщательно зачесывает волосы в память о надраенной до блеска палубе авианосца. Во время войны Стюарт служил во флоте. Его личный вклад в учебную программу школы ограничился одним-единственным курсом, который

он читал пятнадцать лет — ровно столько потребовалось школьным историкам, чтобы терпение их лопнуло; в один прекрасный день, собравшись с духом, они восстали, и курс был отменен. Все пятнадцать лет Стюарт приводил в тоску и отчаяние других преподавателей. На его лекции можно было затащить лишь новичков-несмышленышей. Курс Стюарта Перси назывался «Моя война на Тихом океане», и он был посвящен боям, в которых Перси сам принимал участие. Таких боев было два. Учебными пособиями служили только его лекции и коллекция слайдов. Слайды были отсняты со старых черно-белых фотографий, так что изображенные на них сцены поражали своей загадочностью. Примерно неделю Стюарт демонстрировал незабываемую серию слайдов, посвященных его отпуску на Гавайях, где он познакомился со своей будущей женой Мидж.

— Видите, мальчики, она была не туземка, — доверительно сообщал он классу, но на грязно-сером слайде разобрать что-либо было нельзя. — Она на Гавайях гостила, а родом совсем из других краев, — развивал он свою мысль.

Этот слайд сменялся нескончаемой чередой других, где ясно виднелись светло-пепельные волосы Мидж. Точно такие же волосы были у всех детей Перси. Можно не сомневаться: настанет время, и голова каждого будет вызывать в воображении благородное серебро.

Все записавшиеся на лекции Стюарта Перси должны были, по идее, знать, что Мидж — кто угодно, только не гавайка, хотя кое-кому это приходилось втолковывать. Между прочим, для самых пронырливых не было тайной, а ребята из учительских семей вообще знали с детства, что Стюарт Перси женился не на ком-нибудь, а на Мидж Стиринг. Последней в роду Стирингов. Непристроенной тогда наследнице империи Стирингов. Ей как-то все не попадались на пути холостые директора школы. Стюарт Перси женился на таких деньгах, что мог потом всю жизнь ничего не делать. Он был мужем Мидж, и этого достаточно. Факт, несомненно, заслуживающий молчаливого презрения.

Когда отец Дженни Филдз, обувной магнат, вспоминал о деньгах Мидж, его начинало трясти.

«Мидж была форменной идиоткой, — писала в своей автобиографии Дженни Филдз. — Надо же было такое придумать: во время войны поехать отдыхать на Гавайи! Влюбившись в Стюарта Перси, она только продемонстрировала свой идиотизм. Не дожидаясь конца войны, она принялась рожать ему одного за другим таких же пустоголовых детей того же окраса благородного серебра. После войны она притащила своего Персика и все растущее не по дням, а по часам потомство в «Академию Стиринга». И потребовала, чтобы ее мужу дали в школе работу».

А вот слова Гарпа: «В годы моего детства в Стиринге, помню, было три или четыре маленьких Перси, но главное — постоянно ожидалось появление очередного Перси».

Многочисленные беременности Мидж вдохновили Дженни Филдз на чудовищный стишок.

Интересно, что творится В животике Мидж Перси? Там белеет и круглится Клок сребристой шерсти.

«Писательница из моей матери никакая, — комментировал Гарп автобиографию Дженни, — а стихи у нее просто ужасны». Но в то время Гарпу еще не полагалось читать такие стихи. Почему все-таки Дженни Филдз так невзлюбила Стюарта и Мидж?

Дженни чувствовала, что Толстый Персик

относится к ней свысока. Но никогда об этом не распространялась и держалась настороженно. Гарп часто играл вместе с детьми Перси, но им не разрешалось ходить к нему в больничный корпус. Как-то в разговоре по телефону Мидж сказала Дженни: «Наш дом больше подходит для детей. В том смысле, что у нас не подхватишь никакой заразы». Тут она хмыкнула. «Да уж, разве что глупость», — подумала Дженни, а вслух сказала:

— Я знаю, кто заразный, кто нет. И на крыше у нас никто не играет.

Если быть честной до конца, Дженни, конечно, понимала, что дом Перси, это фамильное гнездо Стирингов, замечательное место для детей: просторный, устланный коврами, набитый дорогими игрушками, несколькими поколениями игрушек. Словом, богатый дом. Но, поскольку за порядком, кроме слуг, никто не следил, все в нем носило отпечаток небрежности. Дженни возмущала эта безалаберность, идущая от полного достатка. Она считала, что ни у самой Мидж, ни у Стюарта не хватает мозгов, чтобы как следует смотреть за детьми. Слишком уж много детей. А может, при таком количестве детей родители не так трясутся над каждым, думала Дженни.

Она выросла в богатой семье, и кому, как не ей, было знать, что принадлежность к элитарному кругу вовсе не защищает ребенка от опасности только потому, что у него особые гены или лучше обмен веществ.

Впрочем, жители Стиринга, кажется, верили в особую защищенность воспитанников «Академии». Внешне это даже как бы и подтверждалось. Отпрысков лучших фамилий отличал особый аристократический лоск: волосы всегда аккуратно причесаны, кожу не портили прыщи. Никакие тревоги не омрачали их жизнь, думала Дженни, ведь у них было все, что пожелает душа. Ее очень занимал вопрос, отчего же она, выросшая в этой среде, сделала все, чтобы не походить на них?

Наблюдая семью Перси, Дженни имела все основания тревожиться за Гарпа, когда он играл с их детьми. Они бегали где угодно, как будто их мать считала, что они заговорены от несчастного случая. Надо признать, маленькие Перси, белесые, почти альбиносы, с прозрачной кожей, действительно казались чуть ли не эльфами и отличались отменным здоровьем. Несмотря на молчаливое презрение, которое питали к Толстому Персику многие учителя и их жены, все были единодушны, что в чадах Перси и самой Мидж есть «порода». Все дело в мощных жизнестойких генах.

Гарп писал: «Моя мать не переносила людей, которые до такой степени серьезно относятся к генам».

Как-то раз, взглянув в окно, Дженни увидела, что ее маленький, смуглокожий Гарп бежит по больничной лужайке в сторону нарядных, белых с зелеными ставнями особнячков, где жили семьи учителей. Дом Перси выделялся среди этих построек, как старинный храм в городе, полном церквей. За Гарпом по расчищенным, ухоженным дорожкам неслась шумная орава — неуклюже шлепал весь выводок Перси, мчались и другие ребята, но догнать Гарпа не удалось никому.

Среди тех, кого затянула в водоворот эта гонка, был Кларенс дю Гар; его отец преподавал в школе французский, и от него вечно воняло так, будто он сроду не мылся. Зимой он не позволял открывать окна в классе. Был там и Тальбот Мейер-Джонс. Его отец уж точно знал обо всей истории Соединенных Штатов больше, чем Стюарт Перси о своем квадрате Тихого океана. Была и Эмили Гамильтон, у нее восемь братьев, она окончит довольно плохую школу за год до того, как администрация Стиринга проголосует за совместное обучение. Мать Эмили покончит с собой (это случилось, конечно, не в результате голосования, но одновременно с ним). На что Стюарт Перси заметит — вот станем принимать девочек, сколько будет еще самоубийств! Были тут и братья Гроув, Айра и Бадди, «из города». Их отец работал в административно-хозяйственной части. Случай деликатный: не ясно, будут ли они успевать и стоит ли даже обнадеживать их заманчивой перспективой — обучением в Стиринге.