Мир от Гарпа
Шрифт:
— Мячик-то новый! — заорал Гарри. И тут его левая нога погрузилась в грязь по самое бедро; пытаясь повернуть назад, Гарри потерял равновесие и сел; в мгновение ока он оказался по пояс в грязи, испуганное лицо, оттеняемое ярко-голубой рубашкой — голубее неба, — побагровело. Он взмахнул клюшкой, но она выскользнула у него из рук и опустилась в грязь рядом с мячом, сверкая девственной белизной. Теперь и она была недосягаема.
— На помощь! — заорал Гарри, встал на четвереньки и пополз метра полтора навстречу Персику и спасительному берегу, так неосмотрительно покинутому легкомысленным игроком.
— Господи, да здесь угри! — опять закричал он и заскользил дальше на брюхе, как вылезший
— Тс-с. Лежи тихо, — скомандовала Куши. Оба увидели, что член у Гарпа встал. — Очень некстати, — заметила Куши, глядя на него с грустью. Гарп попытался увлечь ее за собой на траву, но она вдруг произнесла целую тираду.
— Я не хочу детей, Гарп, даже от тебя. Тем более что от тебя может родиться япошка, — сказала Куши, — а уж это мне совсем ни к чему.
— Что? — спросил Гарп. Ну ладно, пусть с резинками он оплошал, но японец-то тут при чем?
— Тихо, — сказала Куши. — Тебе будет о чем писать.
Когда возбужденные пережитой опасностью любители гольфа уже шлепали ногами по мокрой траве заливного луга, Куши ласково приложилась губами к мускулистому животу Гарпа, почти к самому пупку. «Япошка» — неужели это слово так сильно встряхнуло его память, что именно сейчас ему вспомнилась давняя сценка — он стоит, обливаясь кровью в доме Перси, а Куши сообщает родителям, что Балдежка укусил Гарпа, и второй кадр — Толстый Персик, буквально в чем мать родила, внимательно всматривается в лицо Гарпа. Может, он это вспомнил уже потом, дома? А может, в памяти всплыли слова Персика, что у него японский разрез глаз? Как бы то ни было, он увидел свою жизнь в новом ракурсе и принял в эту минуту решение подробнее расспросить мать об отце. Он знал только, что отец был солдатом; одновременно он ощутил животом мягкие, теплые губы Куши, и, когда она вдруг взяла в рот его плоть, все посторонние мысли улетучились, а вместе с ними принятое решение, и он потерял над собой контроль. Так под жерлами пушек, установленных родоначальником Стирингов, Т. С. Гарп впервые вкусил сладость секса сравнительно безопасным, исключающим воспроизводство способом. С точки зрения Куши, доставляющим удовольствие одной стороне.
Обратно они шли берегом, держась за руки.
— Давай встретимся в следующий выходной, — предложил Гарп. Про себя он решил, что уж на этот-то раз резинки не забудет.
— Но ведь ты очень любишь Хелен, — сказала Куши. Она почти ненавидела Хелен Холм, хотя совсем не знала ее. Слышала только, что Хелен с презрением относится к ее умственным способностям.
— И все равно я хочу видеть тебя, — сказал Гарп.
— Ты хороший, — Куши крепко сжала его руку. — И ты мой самый старый друг.
Но оба они понимали: можно знать человека всю жизнь и не быть его другом.
— Кто тебе сказал, что мой отец — японец? — спросил Гарп.
— Понятия не имею, — ответила Куши. — А что, разве у тебя есть где-то отец?
— Не знаю, — признался Гарп.
— А почему ты не спросишь об этом у мамы? — поинтересовалась Куши.
Конечно, он спрашивал, но Дженни упорно стояла на своей первоначальной и единственной версии.
Гарп позвонил Куши в школу.
— Это ты, Гарп? — сказала ему Куши. — Недавно мне звонил отец, запретил видеться с тобой и разговаривать. Даже запретил читать твои письма. Можно подумать, что ты мне их пишешь! Наверно, те игроки в гольф видели, как мы с тобой уходили от пушек.
Ей было смешно, но Гарп усмотрел в этом серьезное препятствие для будущих встреч.
— Я приеду домой на выходные, когда у вас будет выпускной бал, — пообещала Куши.
А Гарп стал мучительно думать: когда купить резинки? Если сейчас, будут ли они годны в ту субботу? И вообще интересно, сколько времени они могут храниться? К тому же где их держать? Может, в холодильнике? Узнать было не у кого.
Гарп хотел спросить у Эрни Холма, но побоялся, вдруг Хелен узнает о его встречах с Куши Перси; правда, их отношения с Хелен таковы, что говорить об измене с чьей-нибудь стороны просто глупо, но Гарп лелеял в душе некие далеко идущие планы.
Он отправил Хелен пространное письмо, в котором признался в своей «похоти» и объяснил, что его высокие чувства к ней ничего общего с «похотью» не имеют. Хелен тут же ответила; она выразила недоумение, почему он именно с ней делится своими секретами, и неожиданно оценила его стиль — «написано гораздо лучше, чем тот рассказ». Хелен надеялась, что он и впредь будет давать ей свои рассказы. Что касается Куши, ей кажется, девушка отменно глупа. Впрочем, она ее очень мало знает, но, «раз уж без похоти не обойтись, пусть он радуется, что у него есть такая славная подружка».
Гарп в ответ написал, что покажет ей новый рассказ только в том случае, если будет уверен, что рассказ ей наверняка понравится. И еще изложил причины, почему не хочет поступать в колледж. Раньше он думал о престижном колледже, где можно всерьез заниматься борьбой, но теперь не очень уверен, что ему это надо. А тренироваться в каком-нибудь захудалом колледже, где спорт не в почете, просто нет смысла. «Борьбой стоит заниматься, — писал Гарп, — если стремишься быть первым». Но быть чемпионом все-таки не его цель, и, кажется, это ему не по силам. А кто же учится в колледже, мечтая стать знаменитым писателем?
И откуда вообще взялась эта идея быть лучше всех?
Хелен ответила, что ему неплохо бы поехать в Европу, и Гарп обсудил эту мысль с Дженни.
К его удивлению, Дженни никогда и не думала, что он пойдет в колледж; она считала, что школа существует не только для того, чтобы готовиться к университету.
— Если Стиринг действительно дает прекрасное образование, зачем дальше учиться? — сказала Дженни. — Конечно, я говорю о добросовестных учениках. Такие и после школы могут считать себя образованными людьми. Верно?
Гарп не считал себя образованным человеком, но сказал, что, пожалуй, получил прекрасное образование. Что касается поездки в Европу, то Дженни эта мысль пришлась по душе.
— Об этом стоит поразмыслить, — изрекла она. — Во всяком случае, лучше, чем киснуть здесь. — И тут Гарп понял, что мать не хочет с ним расставаться.
— Постараюсь разузнать, куда лучше поехать человеку, решившему писать, — сказала ему Дженни. — Я и сама не прочь написать кое-что.
Гарп пришел в такое уныние, что пошел спать. Проснувшись, он написал Хелен письмо, где жаловался, что ему, видно, на роду написано всю жизнь держаться за юбку матери. «Ну подумай, какое творчество, если она вечно будет дышать мне в затылок?» Хелен не нашлась что ответить, но пообещала поговорить с отцом, вдруг он что посоветует. Дженни нравилась Эрни Холму, он иногда приглашал ее в кино. А она часто посещала соревнования по вольной борьбе. Вряд ли между ними было что-то большее, чем дружба, но Эрни с большим сочувствием отнесся к матери, не успевшей из-за войны узаконить отношения с отцом ребенка. И вполне удовольствовался кратким рассказом Дженни. Он горячо защищал ее, если кто-нибудь из учителей Стиринга с усмешкой замечал, что недурно бы знать об отце Гарпа побольше.