Мир Под лунами. Конец прошлого
Шрифт:
Ответом на эту страстную речь был скептический взгляд.
– Женщины, - вздохнул Хален.
– Одно упоминание о любви лишает вас остатков разума. Я не собираюсь выгонять Венгесе. Он действительно мой лучший друг, и он действительно проявил немало ума, скрывая эту нелепую привязанность. Они ему еще понадобятся, когда Сериада отправится на Острова. Я сегодня же напишу Джед-Ару и пообещаю за сестрой такое приданое, что он примчится сюда сломя голову.
– Как ты можешь?
– возмутилась Евгения.
– Разве не...
– Замолчи, Эви. Пора сворачивать лагерь и возвращаться в город. У вас тут у всех на вольном воздухе мозги отказали. Ты, как и твои подружки, думаешь сейчас другим местом.
–
Хален, морщась, поднял руку.
– Все, Эви, хватит. Мы с тобой однажды это уже обсуждали, и не думай, что твои прелести заставят меня изменить решение. Одевайся и иди скажи Сериаде, чтобы собиралась в дорогу. Можешь не рассказывать ей, что я все знаю. Пусть это будет моим первым подарком на ее свадьбу.
Он действительно сразу же написал письмо. Капнув на конверт сургуча и оставив на нем оттиск своего кольца-печатки, он позвал Венгесе.
Тот вошел светлый и радостный, бодро поклонился. Хален протянул ему конверт.
– Вели сейчас же отправить это письмо.
– Кому оно предназначено?
– осведомился Венгесе.
– Джед-Ару, повелителю Островов. Я предлагаю ему брак с Сериадой.
Рука ошеломленного телохранителя остановилась на полпути. Молча он стоял напротив царя. Хален побарабанил пальцами по поясу, хмуро глядя на побледневшего друга.
– Тебе ясно?
– спросил он.
Венгесе сглотнул, перевел дыхание.
– Мне ясно, государь, - тихо сказал он.
– Позволь мне самому отвезти это письмо в Дафар, где я передам его губернаторскому гонцу.
Хален кивнул. Держа конверт в вытянутой руке, Венгесе покинул шатер. Это был первый раз, когда он больше чем на сутки оставил царя. Командир гвардии стойко выдержал бы его гнев, но после случившегося он не мог взглянуть в глаза царевне и предпочел, воспользовавшись неприятным предлогом, покинуть ее.
12.
Когда кортеж въехал в ворота замка, на крыльцо выбежал Нисий. На плече он держал сестру. Нисий был уже красивый семнадцатилетний юноша - красивее даже, чем его отец в том же возрасте. Алии сровнялось двенадцать, и она тоже была хороша, словно певчая птичка, - тоненькая и сероглазая, как ее мать, с выбившимися из прически вьющимися пепельно-русыми волосами, светленькая, но легко загоравшая под жарким солнцем. Хален раскинул руки, и она со смехом полетела в его объятья. Евгения тоже поцеловала ее, поздоровалась с Нисием. Их разделяло всего пять лет, и они легко находили общий язык. Последний год парень провел в ферутском гарнизоне, но теперь царь перевел его в Киару. Пора было знакомить его с делами и учить управлять людьми.
Мать Алии по-прежнему жила в доме наложниц при замке. Она отказалась выйти замуж и проводила время за вышиванием и сплетнями.
Несмотря на мир в семейной жизни, Хален и не думал отменять этот обязательный для его статуса институт - обычай был настолько древний и привычный, что люди не поняли бы, если б правитель по собственной воле отказался от наложниц. Евгения никогда не пыталась узнать, бывает ли Хален в этом доме. Ей не давали это сделать гордость и страх боли, которую она непременно испытает, узнав, что муж не довольствуется одной ее любовью. Впрочем, она полагала все же, что он верен ей. Как часто бывало, раздумывая об этом, она обнаруживала, что смотрит на ситуацию с двух точек зрения. Субъективно, как самовлюбленная женщина и любящая жена, Евгения не могла не испытывать гнева и обиды при мысли, что муж спит с кем-то еще. Но взглянув на него со стороны, объективно, она признавала: связь с законными наложницами нельзя считать изменой. Любовь любовью, но бывает, что они с Халеном не видятся по месяцу и больше, а он физически не может долго обходиться без женщины. Это ему удается разве что в гарнизоне при Фараде, где все эмоции и желания выплескиваются в сражениях. И, как правило, объективность у нее всегда одерживала верх - она забывала свою ревность.
Еще несколько лет назад, взявшись наводить в замке свой порядок, она без особых усилий поставила на место четырех царских наложниц, которые были чрезвычайно горды своим привилегированным положением и считали, что слова царицы им не указ. С тех пор она старалась как можно реже бывать в их жилище и прилагала немало усилий, чтобы не замечать, как время от времени на месте покинувшей гарем женщины, которой Махмели подыскал мужа, появляется новая милая мордашка. "Ну, что ж делать, так положено", - говорила она себе и шла дальше. Они вели себя скромно, работали вместе со швеями и вышивальщицами и нередко оказывали царице мелкие услуги. Иногда Евгении приходила в голову мысль, что в стране, где вот уже двести лет нет рабства, владение наложницами является каким-то архаизмом, пережитком давно забытых диких времен. Но не ей было с ним бороться! И она с царской снисходительностью махала рукой, отбрасывая эту мысль.
Как бы там ни было, а вкус на женщин у Халена был хороший, и дети у него росли всем на загляденье. Несмотря на собственную молодость, у Евгении сердце заходилось от материнского страха при виде Нисия - этого сочетания юности и силы, грации и мужественности. Ей было жаль каждого дня, приближавшего пору его взросления, и в то же время она мечтала увидеть его в расцвете мужества - зрелым воином, подобным отцу. Он, как и Хален, легко сходился с людьми, умел пользоваться своим обаянием, скрывать антипатии и к делам относился столь же вдумчиво. Несмотря на юные годы и службу в армии, он старался при любой возможности бывать рядом с отцом, смотрел, как тот судит, беседует с людьми, решает самые разные вопросы. Нисий с почтением относился к членам Совета, но много внимания уделял и собственным знакомствам, выбирая для дружбы и общения лучших молодых людей страны. Уже сейчас он собирал команду, с которой придется работать в далеком будущем. Их с отцом взгляды не всегда совпадали, нередко они ссорились, не понимая и не желая понять друг друга. Евгения упрекала Халена, что он чересчур давит на парня, не дает ему проявить себя. Хален шутливо отвечал, что матери положено жалеть детей, а отцу - учить, так что он и дальше будет с сыном суров, зато Евгения имеет полное право его защищать. Она не спорила, находя удовольствие в подчинении мужу, а если иногда коварные духи (на Земле бы сказали - бесенята) и подначивали ее бросить Халену вызов и проверить кто сильнее, они решали это в постели и никогда не выносили свои конфликты за пределы спальни.
Один из гвардейцев, достигнув пятидесяти лет, вышел на пенсию, и Хален взял на его место Нисия. Юношу теперь называли царевичем. У него были свои комнаты при замке, но он попросил у отца позволения жить в казарме с остальными товарищами. Теперь он повсюду сопровождал отца, и вскоре все привыкли видеть за спиной царя рядом с Венгесе молодого офицера.
Через пару недель после возвращения из Дафара Нисий, встретив Евгению во дворе, потянул ее за собой в конюшню. Здесь вместе с лошадьми царя и царицы стояли и его лошади.
– Ты видела жеребенка, что принесла моя Игрунья?
– спросил он.
– Видала мельком.
– Хочу тебе его показать. Ты такого больше не увидишь нигде! Белый, как снег на вершинах гор, и такой резвый!
Игрунья с жеребенком ждали в леваде: кобыла стояла спокойно, а малыш прыгал вокруг, задирая длинные ноги. Он поскакал навстречу царице и попытался, как щенок, забросить передние копыта ей на плечи. Евгения, смеясь, едва успела увернуться, и он тут же принялся жевать и дергать ей подол.