Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке
Шрифт:
Тем не менее нам необязательно сдаваться и вовсе отказываться от рассмотрения данного предмета, потому что о двуязычия имеются многочисленные свидетельства. Большинство родившихся в Соединенных Штатах от говорящих по-английски родителей остаются монолингвами по очевидным причинам: у них недостаточно потребности, а в большинстве случаев и мало возможностей говорить на втором языке. Большинство иммигрантов овладевают английским, а англоговорящие американцы находят себе говорящих по-английски супругов. Большинство европейских государств имеют единственный официальный государственный язык, и урожденные европейцы, имеющие родителей — урожденных европейцев, с детства учатся только национальному языку. Впрочем, поскольку европейские страны гораздо меньше по территории, а теперь и менее самодостаточны экономически, политически и культурно, чем Соединенные Штаты, большинство образованных европейцев организованно обучаются дополнительным языкам в школе и часто достигают в них беглости. Продавцы во многих скандинавских универмагах носят бейджики, на которых указаны языки, которыми они владеют, для помощи
В противоположность этому многоязычие широко распространено в традиционных малочисленных сообществах, не образовавших государства. И тут причины просты: мы уже видели, что традиционные языковые общины невелики (несколько тысяч или меньше носителей языка) и занимают небольшие площади. Непосредственно соседствующие сообщества часто говорят на разных наречиях. Люди регулярно встречаются и ведут дела с партнерами, говорящими на другом языке. Чтобы успешно торговать, заключать союзы и даже (в случае многих традиционных народностей) вступать в браки (а потом общаться с супругом или супругой), требуется не просто двуязычие, а мультилингвизм. Вторым и последующими языками люди овладевают в детстве — дома или при общении, а не получая формальное образование в школе. По моим наблюдениям, свободное владение пятью или более языками — практически правило в среде ведущих традиционную жизнь новогвинейцев. Я дополню свои новогвинейские впечатления кратким обзором ситуации на двух континентах: среди аборигенов Австралии и в тропической Южной Америке.
В населенной аборигенами Австралии имелось примерно 250 языковых групп, члены которых занимались охотой и собирательством; в среднем на каждую группу приходилась тысяча носителей языка. Все достоверные сообщения описывают аборигенов как владеющих по крайней мере двумя языками; большинство из них были мультилингвами. Исследование антрополога Питера Саттона касалось аборигенов района Кейп-Кируир на полуострове Кейп-Йорк; коренное население (683 человека) поделено на 21 клан, каждый из которых обладает собственной формой речи И СОСТОИТ в среднем из 33 человек. Речевые формы делятся на пять языков плюс семь диалектов, так что среднее число говорящих на каждом — 53 человека, а на один язык приходится 140 носителей. Большинство живущих в этом районе аборигенов говорит по крайней мере на пяти различных языках или диалектах или понимает их. Отчасти в силу малочисленности языковых групп, отчасти по причине предпочтения лингвистической экзогамии (заключения брака между лицами с различными родными языками) 60% браков заключаются между говорящими на разных диалектах одного языка и только 24% — между говорящими на одном диалекте. Так происходит потому, что несмотря на лингвистическое сходство соседних кланов и территориальную близость, которая должна была бы вести к бракам между говорящими на одном диалекте, предпочтение отдается поиску географически и лингвистически более далеких партнеров.
Поскольку многие социальные группы на Кейп-Кируир включают говорящих на разных языках, разговоры часто оказываются многоязычными. Принято начинать беседу на языке или диалекте того, к кому вы обращаетесь, или (если вы гость) на языке лагеря, в который пришли. Потом вы можете перейти на собственный язык, в то время как ваши собеседники будут отвечать вам на своих; вы можете также обращаться к каждому из присутствующих на его языке, и сам ваш выбор уже послужит указанием на то, к кому вы именно обращаетесь. Вы можете переходить с языка на язык в зависимости от того смысла, который вкладываете в свои слова: например, выбор одного языка будет означать “мы с тобой не ссорились”, другого — “мы с тобой в ссоре, но я хочу помириться”, третьего — “я хороший и социально приемлемый человек”, а четвертого — “я хочу оскорбить тебя, поэтому говорю непочтительно”. Весьма возможно, что такой мультилингвизм был общепринятым в нашем прошлом охотников-собирателей, как это и теперь распространено в традиционных сообществах на Новой Гвинее, и по тем же глубинным причинам: языковые общины очень малы, поэтому имеет место частая лингвистическая экзогамия и ежедневное общение с говорящими на других языках.
Два других исследования были проведены Артуром Соренсеном и Джин Джексон в районе реки Ваупес на границе Колумбии и Бразилии на северо-западе долины Амазонки. Примерно 10,000 индейцев, говорящих на 21 языке, принадлежащих к четырем различным языковым семьям, культурно сходны между собой и добывают средства к существованию земледелием, рыболовством и охотой в тропических дождевых лесах. Как и аборигены района Кейп-Кируир, индейцы долины реки Ваупес лингвистически экзогамны, но более строго придерживаются этого принципа (из более тысячи браков, изученных Джексон, только один, возможно, был заключен в пределах одной языковой группы). Если мальчики, став взрослыми, остаются в родительском длинном доме, где выросли, то девочки из других длинных домов и языковых групп после свадьбы переселяются в длинные дома мужей. В каждом данном длинном доме есть женщины, происходящие из нескольких языковых групп (в доме, исследовавшемся Соренсеном, таковых было три). Все дети с младенчества учатся языкам как матери, так и отца, а потом и языкам других женщин, живущих в длинном доме. Таким образом, все в длинном доме знают четыре языка (язык мужчин и три языка женщин); большинство также узнают другие языки от посетителей.
Только после того как индейцы долины реки Ваупес достаточно хорошо осваивают язык, слушая и пассивно знакомясь со словарем и произношением, они начинают на нем говорить. Они старательно разделяют языки и добиваются правильного произношения. Индейцы говорили Соренсену, что им требуется от года до двух, чтобы научиться бегло говорить на новом языке. Большое значение придается правильности речи, а использование в разговоре слов из других языков считается постыдным.
Эти примеры из жизни малочисленных сообществ на двух континентах и на Новой Гвинее позволяют предположить, что социально усвоенный мультилингвизм был обычным в нашем прошлом, а одноязычие или полученное в школе знание нескольких языков в современных государствах — феномен новый. Однако такое предположение лишь умозрительно и нуждается в оговорках. Возможно, одноязычие характеризовало некоторые малочисленные народности в областях с малым разнообразием языков или подвергшиеся недавней языковой экспансии, как это имело место в высоких широтах или среди инуитов восточной Аляски. Для более твердого обоснования этого заключения требуются систематические исследования с использованием стандартного определения мультилингвизма.
Преимущества многоязычия
Зададимся теперь вопросом: приносит ли многоязычие или двуязычие в целом пользу человеку, в целом вред или это примерно то же самое с точки зрения пользы, что и монолингвизм? Я опишу несколько поразительных и недавно обнаруженных практических преимуществ двуязычия, которые могут произвести на вас большее впечатление, чем привычное утверждение о том, что “изучение иностранного языка обогащает вашу жизнь”. Здесь я буду обсуждать только влияние двуязычия на индивида. Вопрос о том, полезен или вреден билингвизм для общества в целом, будет рассмотрен позже.
В современных развитых странах, в частности в Соединенных Штатах, где на протяжении 250 лет в население вливалось Значительное число не говорящих по-английски иммигрантов, проблема двуязычия активно обсуждается. В США часто выражается мнение о том, что билингвизм вреден, особенно для детей иммигрантов, которым он препятствует в освоении преимущественно англоговорящей культуры США и которым лучше не изучать родной язык их родителей. Такой взгляд активно поддерживается не только урожденными американцами, но и родителями первого поколения иммигрантов, родившихся уже в Америке, такими, например, как мои бабушка и дедушка, а также родители моей жены. Все они старались не говорить на идише и по-польски соответственно в присутствии своих детей, чтобы последние быстрее выучили английский. Дополнительным основанием для такого отношения со стороны коренных американцев является страх и подозрительность ко всему иностранному, включая иностранный язык, и озабоченность и коренных американцев, и иммигрантов тем, что дети могут быть дезориентированы, общаясь одновременно на двух языках. Еще одна причина подобного отношения — представление о том, что овладение английским языком будет более успешным, если дети будут говорить только на одном языке. Такие рассуждения кажутся вполне логичными: ребенок, изучающий два языка, должен освоить вдвое больше звуков, слов и грамматических структур, чем одноязычный ребенок; каждому языку он сможет уделить всего половину учебного времени, так что возникает опасение, что ребенок-билингва в результате будет плохо говорить на двух языках, вместо того чтобы хорошо говорить на одном.
Вроде бы это действительно так: исследования, проводившиеся в Соединенных Штатах, а также в Ирландии и Уэльсе в 1960-е годы, показали, что дети-билингвы заметно отставали от одноязычных сверстников, более медленно осваивали язык и в конце концов овладевали меньшим словарным запасом на обоих языках. Однако со временем выяснилось, что эти выводы — следствие неверных подсчетов, в ходе которых игнорировались другие переменные, связанных с двуязычием. В Соединенных Штатах в большей степени, чем в других странах, двуязычие ассоциируется с бедностью. Когда американских билингв сравнивали с их говорящими только по-английски сверстниками, последние, как правило, происходили из более обеспеченных семей, посещали лучшие школы, имели более образованных и богатых родителей, работающих на более высоких должностях и обладающих более обширным словарным запасом. Одни эти факторы уже могли объяснять более низкие лингвистические достижения двуязычных детей.
Более современные исследования в США, Канаде и Европе, проводившиеся с учетом этих дополнительных переменных (сравнивались билингвы и одноязычные ученики, посещавшие одни и те же школы и имеющие схожих по социально-экономическому статусу родителей), показали, что и те и другие дети одинаково успешно проходили этапы овладения языком (возраст, в котором было произнесены первое слово, первая фраза, возраст овладения словарным запасом в 50 слов). Эти исследования показали, что во взрослом возрасте и двуязычные, и одноязычные респонденты имели в основном одинаковый словарный запас и скорость поиска слов; иногда монолингвы обладали незначительным преимуществом (примерно в 10%) в словарном запасе на своем единственном языке. Однако было бы ошибочным сделать из этого вывод: “Одноязычные дети имеют больший словарный запас: 3300 слов против 3000”. На самом деле правильный вывод таков: “Дети-билингвы приобретают гораздо больший словарный запас — в сумме 6000, 3000 на английском и 3000 на китайском, вместо 3300 на английском и ни одного на китайском”.