"Мир приключений" 1926г. Компиляция. Книги 1-9
Шрифт:
— Арря! Арря! Оглашенные, куда вас несет!.. — И продолжал: — Р-а, ра, б-ы, бы, — улыбаясь читал: — мы не рабы.
Зимой Сиклета хлопала по бедрам и сокрушалась:
— Зачитается, истинный бог зачитается.
А Риштрат читал, читал и читал, до самой весны читал.
Весной Риштрат сидел «на стойле», голова его была забинтована грязной тряпкой, а левая рука висела на перевязи. Он говорил мне:
— Все чепуха… Лишнее… ум человека — все! Возьмем к примеру ераплан. Построил его ум человеческий и летит на нем кто? Человек! Не будь человека, с умом, и не лететь ераплану. Выходит что? Выходит, что человек своим умом тащит машину в двадцать или тридцать пудов. Тут-то, вот и чепуха, — он ткнул пальцем в землю. — На кой леший, скажите пожалуйста, цеплять ему на себя такую тяжесть? Человек весит четыре-пять пудов и, если он отбросит от себя ераплан, то без всякой канители в любое время дня и ночи может лететь не сто верст в час, а пятьсот или тышшу. Понял?
— Понял.
— Только есть тут одна закарюка. Я думаю, думаю и не могу додуматься. Надо найти пружину внутри у человека, чтобы действовать умом. Тут сила нужна, а она есть у каждого человека: есть ум, есть и сила, — он погрозил пальцем в пространство. — Я, ужо, погоди, не я буду, если не додумаюсь.
Хлопнув меня по плечу, он рассмеялся.
Вечером, воспользовавшись случаем, Сиклета зашептала мне:
— Уж ты, батюшка, поговори с ним. Зачитался, истинный бог зачитался. — Она глянула по сторонам. — Ты не верь ему, что он в погреб упал и сломал руку, это он с крыши хряснулся. Я, говорит, умом полечу. Залез на крышу, да и…
Вошел Риштрат, он благодушно погладил здоровой рукой бороду и подсел ко мне.
— Вот опять, возьмем радий, — начал он. — На кой леший всякие там вышки, провода, аппараты… Ничего не надо. В человеке лектричество есть? Есть. — Он постучал пальцем себе по лбу. — Вот один аппарат, а у вас, возьмем к примеру, другой. Иди в любое место и катай волны. Сам ты и мачта, и… и все. Да! Вот так-то… — Он зевнул, — пора спать!.. Мы еще… погоди!..
Прим. редакции. Лучшим послесловием к этому рассказу с натуры может служить на-днях помещенная в «Красной Газете» заметка: Радио-волны мозга. «Ин-том по изучению мозга заказан за границей аппарат итальянского ученого Фердинанда Кацамалли, служащий для исследования процесса передачи мысли на расстоянии. Аппарат этот представляет собою камеру, в которой помещается как исследователь, так и наблюдатель; в ней же находятся радиоприемники различной длины волны. Камера служит для изолирования приемников от внешних волн. Аппарат Кацамалли будет передан в лабораторию известного специалиста по радио, проф. А. А. Петровского. К изготовлению вспомогательных частей аппарата приступлено в Ленинграде».
231
Хайко — орочон. Хайко уже совсем старик, ему больше 70 лет. Но это ничего не значит: он еще силен и бодр. Правда, рыбу он не ловит, но зато ни у кого, ни у одного гольда и орочона нет столько ловушек, сколько их у старого Хайко.
И Хайко ими гордится. Он ими живет. Рыбу же он не только не ловит, но и не ест. А почему? На то у Хайко есть свои причины. Но не думайте, что Хайко не любит рыбы, — нет, он ее очень даже любит. И из всех рыб он больше всего уважает кету.
Вот посмотрите, как наступит время первого хода рыбы, Хайко уйдет на Амур. Он несколько недель будет жить на его пустынном берегу. Но он будет только сидеть над водой и смотреть за серебристой кетой.
Не смейтесь над ним, — старику это не нравится, на Амуре он живет прошлым…
Это было давно, когда Хайко был еще молодым, красивым орочоном. Сильнее его не было в округе.
Лучше Хайко никто не мог ездить на собаках и управлять узкой байдаркой, обтянутой рыбьей шкурой.
Как-то Хайко надумал жениться. У него была давно намечена невеста, лучшая орочонка с верхней Амгуни. Она была дочерью богатого старшины стойбища. На девку много зарилось инородцев… К ее отцу приезжали люди и с Майи, и с Пенжи, и с Витима, и с Нерчи.
Но старый Бакунак не отдавал дочь.
Она была красой не одной Амгуни. Если о ней уже пронеслись слухи по всему Северу, стало быть она чего-нибудь да стоит, но только не денег, не табунов оленей, не поджарых собак, не громадных связок мехов.
Бакунак встречал ласковой улыбкой, кормил, поил, а как только речь заходила о выкупе, Бакунак снаряжал нарты или лодку и выпроваживал свата. Что думал старый орочон — никто не знал, пока не приехал Хайко. Хайко приехал и прошел прямо к Бакунаку, уселся рядом с красавицей Ликой и притянул ее к себе.
— Что ты хочешь? — удивился Бакунак.
— Хочу жениться на Лике, — спокойно ответил Хайко.
— Но ты не знаешь условий, — какой твой выкуп? — сказал Бакунак, и его глаза лукаво заблестели.
— У меня нет выкупа. Давай девку так! — потребовал Хайко.
— Это вот дело! Ты первый, кто думает больше других. Если до весны за Ликой не будут ездить такие молодцы, как ты — она твоя.
Почти сразу за Хайко к Бакунаку приехал Сильва. Сильва был гольд. Он тоже был ловким, красивым и сильным парнем.
Сильва точь в точь, как Хайко, потребовал Лику, как будто сговорились.
Бакунак тоже указал на весну.
Только эти два человека угадали мысли Бакунака.
Весной инородцы-рыболовы перебрались с Амгуни в устье Амура. Много в то время было людей у Амура. Инородцы шли сюда, пожалуй, не только ради рыбы, а шли повеселиться на весеннем празднике. Нынче же они торопились на свадьбу Лики. Дорогой они думали и гадали о том, кому достанется дочь Бакунака: Хайко или Сильве.
Большинство стояло за Хайко: у Хайко был добрый характер, ну, а Сильва иногда злился и был мстителен.
Вот в устье Амура показался Бакунак. Не глядя на молодежь, собрал он около себя старых инородцев и сказал им: