"Мир приключений" 1926г. Компиляция. Книги 1-9
Шрифт:
Только тут болванка не исчезает. Стискиваемая и протаскиваемая с невероятной силой, она выскакивает по другую сторону вальцев, сделавшись только тоньше и длиннее, направляется в соседние вальцы и так далее, постепенно превращаясь в рельсу. Она проходит сначала отжимные, потом обделочные вальцы, придающие ей форму рельсы, ползет красная и злобная по вращающимся валам в железном полу под дисковую пилу. С визгом, разбрасывая тысячи искр, крепкие зубья врезаются в железо и отпиливают по мерке рельсу, как мы отпиливаем острой пилой кусочек палочки. Одни за другими тянутся красные сияющие полосы, растут груды рельс. Отсюда их развезут по всей Республике и сотни поездов побегут по ним, громыхая на стыках. Тут артерия путей.
Мы заходим в кузницу. Старую, темную кузницу, где в десятках печей стонет и мечется пламя, где непрерывно хохочут тяжелые, паровые молоты. Однотонные, двух- и трехтонные, прокатывающие валы для авиации, части для моторов, паровозных и пароходных машин и проч.
То и дело подымаются и грузно опускаются тяжелые молоты. Легкого нажима человеческой руки достаточно, чтобы поднять молот в десятки пудов весом. Тут темно и дымно, тут гремят несмолкаемые удары. Наука победила. Одним движением руки человек может поднять тяжесть, равную по весу двадцати слонам.
Взгляните на эти три семитонные паровые молота в помещении новой кузницы. Они ждут своей очереди, чтобы бить раскаленное железо с силою 434-х пудов.
Но это только ягодки.
В прессовочном отделении уже действуют пятнадцати и двадцати-тонные молоты, огромные, черные, похожие на какие-то восточные арки, с наковальнями, над которыми мечутся вверх и вниз огромные кувалды.
Тысячадвухсотпудовые удары сыпятся на тысячепудовые, раскаленные болванки, превращая их удар за ударом в колоссальные коленчатые оси для Волховстроя и других надобностей. Грохот и свист пламени глушат голоса.
Мертвой хваткой давит болванку тысячетонный пресс, тоже похожий на огромную черную арку. Какая необыкновенная силища! Трудно себе представить давление в 62.000 пудов.
Этот пресс — Ленинградский гигант. Он свободно расплющит в порошок огромную гранитную глыбу.
Молоты, прессы, молоты, кучи тысячепудовых тяжестей. Дальний конец здания почти скрывается в полумраке.
Пот льется градом, дыхание теснит пропитанный углем и газами воздух.
Нет, довольно, скорей к свету, к солнцу, к простору и шуму улиц! Пусть отсюда выбегают ежедневно тысячи рельс и всевозможных машин, пусть выкатываются паровозы Пасифики, Прерки и Деканоды [87] , — я тоже выкатываюсь!
87
Названия типов паровозов по американской классификации — Пацифик (Pacific or St. Paul, 4-6-2), Прери (Prairie, 2-6-2), Декапод (Decapod, 2-10-0) — прим. Гриня.
Сергей смеется.
— Ну, а конец? — спрашиваю я.
— Конец? Конец скоро пришел. Через год я получил письмо от товарища с Сормовского завода. Он писал, что с одним из их рабочих случилось несчастье. Поступил он к ним месяцев шесть тому назад, по паспорту Михеев, и работал у пятнадцатитонного молота, подавал болванки для проковки. Как то при отковке коленчатого вала, он споткнулся, упал на раскаленное железо и получил страшные ожоги.
Через два дня он умер и перед смертью сказал, что фамилия его Загрязин и просил написать матери.
Сергей усмехнулся:
— Так мы и узнали про него.
228
Эти древне персидские сказки собраны в книге под заглавием «Меснавие», написанной известным в свое время духовным реформатором Персии, муллой Ирамэ.
Мулла Ирамэ жил в первой половине XV века и книга его представляет собою не сказки, а скорее ряд поучений, притч, писанных в форме сказок. Ирамэ — яркий протестант своего времени, восстающий против религиозных догматов, неправды, притеснения бедной части народа. Он зовет на упорную борьбу с притеснителями и нещадно бичует произвол сильных мира, он смеется над суевериями и как бы старается создать собственную религию разума.
Его бог — не пресловутый Аллах, а свет, истина. На познании истины строит он свой алтарь и зовет к нему угнетенный народ.
Предание говорит, что мулла Ирамэ пользовался в свое время большим влиянием на великого визиря и даже на самого шаха, благодаря чему шах решил издать книгу Ирамэ. Книга была переписана в большом количестве экземпляров и среди мусульманского духовенства произвела большой переполох. Взбешенное духовенство отобрало книги Ирамэ у тех, кто их получил от шаха, и торжественно сожгло их на площади.
В этом шах усмотрел оскорбление своей личности. По настоянию своего визиря, он снова издал книгу в количестве 500 экземпляров и роздал их сановникам и чиновникам с обязательством вернуть, под угрозой смерти, через десять лет. Мера оказалась действительной и духовенство не сумело уничтожить 2-ое издание. С течением времени книга Меснавие стала почитаться почти как священная, и персы встают, когда кто-нибудь вносит ее в дом. На новоперсидский язык, вероятно, из политически религиозных соображений последующих правителей, она не была переведена и представляет ценную библиографическую редкость. Часть этих сказок-поучений была в свое время напечатана мною на пяти языках.
Как начал писать свою книгу мулла Ирамэ
Я люблю тебя, мой бедный, забитый народ! Сердце рвалось при виде твоих страданий. Я хочу сказать тебе слово правды, хочу научить тебя и просветить, словом ласки и справедливости облегчить твои мучения.
Но ноги мои не в состоянии пройти по всем городам и селениям, не в силах доставить меня во все ущелья и глухие уголки, где неправды всегда больше, а голос мой слишком слаб, чтобы его услышали те, кому надо слышать.
И я решил написать книгу, честную, хорошую книгу, которая принесла бы пользу обездоленным и обличала бы обидчиков, которая внесла бы свет познания и утешения беднякам и научила бы их что делать.
Куда не донесут меня слабые ноги, куда не донесется мой голос — туда проникнет моя книга. Она лучше меня перекинется через горы и моря, проникнет в самые дальние ущелья и отдаленные хижины бедняков, принося людям познание и утешение.
Я выбрал в конце города старую полуразрушенную мечеть с фонтаном посреди двора, и целых пять лет ежедневно уходил туда, чтобы без помехи писать мою книгу.
Я ликовал, чувствуя, что моя долгая работа уже приближается к концу. Но когда, однажды, я сидел у фонтана, доканчивая последнюю страницу, за моей спиной раздался мужской голос:
— Что делаешь ты, мулла?
Я с досадой обернулся.
Предо мной стоял высокий стройный человек, с длинной седой бородой, с посохом в руках, одетый в пастушескую одежду. Глаза его светились каким-то необыкновенным огнем, манили и приковывали к себе.
— Я пишу книгу. Честную, хорошую книгу, шейх, — ответил я. — Не мешай же мне, я доканчиваю пятилетний упорный труд.
— Покажи мне твою книгу, — сказал незнакомец.
— Посмотри и возврати мне ее скорей, — ответил я, с досадой протягивая ему книгу.
Каков же был мой ужас, когда незнакомец, едва взглянув на мой труд, взмахнул рукой и бросил книгу в бассейн.
— Что сделал ты, несчастный пастух?! Зачем одним взмахом руки погубил все, что я создавал пять долгих лет?! — воскликнул я, вырывая клочья из моей бороды.
— Ты жалеешь? — тихо спросил он. — Хорошо, я возвращу тебе ее, но если ты хочешь писать действительно честную, хорошую книгу, ты бросишь сам свою книгу в воду и последуешь за мной. Я научу тебя, как надо писать честную книгу.