"Мир приключений" 1926г. Компиляция. Книги 1-9
Шрифт:
Рожер сравнил их с бесовским навождением, напавшим на церковного человека.
Фома полуоткрыл рот.
— Говори, — сказал аббат Стефан, наблюдавший за ним. — Мы все здесь более или менее доктора.
— Я бы сказал… — Фома заговорил так стремительно, точно ставил на карту убеждение всей своей жизни… — что эти низшие формы в бордюре не выглядят так злобно и жутко, как модели и образцы, по которым Джон выдумывал и разукрашивал своих собственных дьяволов там, среди свиней.
— А это значит? — резко спросил Рожер.
— По моему бедному суждению это значит, что он видел такие формы без помощи наркотиков.
— Но кто, кто же, — сказал Джон, — вдруг просветил тебя так?
— Меня просветил? Боже упаси! Только вспомни, Джон… Однажды зимой, шесть лет тому назад… снежинки, которые таяли на твоем рукаве у дверей кухни. Ты показал мне их через маленькое стекло, которое делало маленькие вещи большими.
— Да. Мавры называют такое стекло «глазом Аллаха», — подтвердил Джон.
— Ты показал мне тогда, как они таяли, и назвал их своими образцами.
— Тающие снежинки, виденные через стекло? С помощью оптического искусства? — спросил Бэкон.
— Оптического искусства? Я никогда не слышал про это! — воскликнул Рожер.
— Джон, — начальническим тоном сказал настоятель, — это было… было так?
— Отчасти, — ответил Джон. — Фома прав. Эти формы в бордюре были моими образцами для дьяволов на картине. В моем искусстве, Салерно, мы не смеем прибегать к наркотикам. Это убивает руку и глаз. Я должен видеть свои образцы честно в природе.
Настоятель придвинул к нему кубок с розовой водой.
— Когда я был в плену у… у сарацин, — начал он, заворачивая кверху свои длинные рукава, — там были некие маги… врачи…, которые могли показывать, — он осторожно обмакнул указательный палец в воду, — целый ад в такой капле.
Он стряхнул каплю воды с полированного ногтя на полированный стол.
— Но это должна быть не чистая вода, а гниющая, — сказал Джон.
— Так покажи же нам всем, — сказал аббат Стефан. — Я убедился бы еще раз.
Голос настоятеля звучал официально.
Джон вынул из кармана тисненую кожаную коробку, длиною в шесть или восемь дюймов. В коробке, на выцветшем бархате, лежало нечто похожее на оправленный в серебро циркуль из старого буксового дерева, с винтом в верхней части, с помощью которого можно было складывать или раздвигать ножки аппарата. Ножки кончались не остриями, а лопаточками. В одной лопаточке было отверстие, обделанное металлом, меньше чем в четверть дюйма в разрезе, в другой — отверстие в полдюйма. В это последнее Джон просунул металлический цилиндр, в который с двух сторон были вставлены стекла.
— А! Оптическое искусство! — сказал монах. — Но что это внизу?
Это был маленький вращающийся серебряный листок, который ловил свет и концентрировал его на меньшем отверстии в лопатке.
— А теперь надо найти каплю воды, — сказал Джон, беря в руку маленькую щеточку.
— Пойдемте на верхнюю галлерею, — предложил настоятель. — Солнце все еще освещает свинцовую крышу, — сказал он, вставая.
Все последовали за ним. На полдороге течь из водосточной трубы образовала в источенном камне зеленоватую лужицу. Джон очень осторожно влил капельку в меньшее отверстие лопатки и приготовил аппарат для глаза.
— Отлично! — сказал он. — Мои образцы все там. Взгляните-ка теперь, отец. Если вы не сразу найдете их глазом, поверните эту зарубинку направо или налево.
— Я не забыл, — ответил настоятель. — Да. Вот они тут… как тогда… в былые годы. Им нет конца, говорили мне. Да, им, действительно, нет конца!
— Солнце уйдет! Ах, дайте мне взглянуть! Разрешите мне взглянуть! — умолял Бэкон, почти оттесняя аббата Стефана от стеклышка.
Настоятель отошел. Его глаза видели давно прошедшие времена. Но монах, вместо того, чтобы смотреть, вертел аппарат в своих ловких руках.
— Ну, ну, — прервал Джон монаха, уже возившегося с винтом. — Дай взглянуть доктору.
Рожер из Салерно смотрел минута за минутой. Джон видел, как побелели его скулы, покрытые синими жилками. Он отошел, наконец, точно пораженный громом.
— Это целый новый мир… новый мир… О, господи! А я уже стар!
— Теперь ты, Фома, — приказал аббат Стефан.
Джон настроил цилиндрик для Фомы, руки служки дрожали. Он тоже смотрел долго.
— Это сама Жизнь, — сказал он, наконец, надорванным голосом. — Это не ад! Это ликующая жизнь. Они живут, как в моих мечтах! Значит не было греха в мечтах! Не было греха!
— А теперь я хочу посмотреть, как это устроено, — сказал оксфордский монах, выступая вперед.
— Неси аппарат назад, — сказал аббат Стефан. — Здесь кругом уши и глаза.
Они спокойно пошли по галлерее назад. Кругом, в свете вечернего солнца, простирались три английских графства. Церковь возле церкви, монастырь за монастырем, келья за кельей, и тяжелый силуэт огромного собора на горизонте.
Они снова уселись вокруг стола с винами и сладостями, все, кроме монаха Бэкона, который, стоя у окна, вертел в руках аппарат.
— Понимаю! Понимаю! — повторял он про себя.
— Он не испортит его, — сказал Джон. Но настоятель, уставившийся вперед, как и Рожер из Салерно, ничего не слышал. Фома опустил голову на дрожащие руки.
Джон потянулся за кубком вина.
— Мне показали еще в Каире, — как бы про себя заговорил настоятель, — что человек всегда стоит между двумя бесконечностями — между макрокосмом и микрокосмом. Поэтому нет конца… либо к жизни… либо…