Мир приключений 1974 г.
Шрифт:
То, что Лазарев догадался о «подмене», представлялось инспектору бесспорным. Однако безусловно и другое: Трофим до стычки на осыпи не верил в окончательное превращение друга в оборотня.
После того как он отправил Попова в райцентр, инспектору оставалось искать факты его виновности. Придя на место преступления после отправки в райцентр Попова, инспектор начал с того, что проверил факты, рассказанные Сашкой. Они подтвердились.
У скалы он обнаружил след Лазарева, который, по признанию Сашки, оттуда бросил алмаз в реку. Но почему он это сделал?
Почему?
Скрыть преступление друга во что бы то ни стало?
Вот
Выброси Лазарев камень, тогда, что называется, все стало бы попятным: камня нет, не было, и ссора друзей могла объясниться любым поводом. И дело уже касалось другого — доказательства существования самого камня.
— Алмаза-то нет! — Инспектор хлопнул ладонями по коленям.
В таком случае это обвинение могло отпасть за недостаточностью улик. Не на то ли и бил Лазарев?
Взгляд Пионера Георгиевича почему-то время от времени останавливался на дальнем от пего углу избушки. Вот и опять. Малинка не очень любил торопливость и решил понаблюдать за собой. Просто подойти, посмотреть — не годится. Возможно, даже наверняка он найдет, что привлекало его взгляд. Однако не осознает, почему именно этот предмет занимал его.
В игре солнечного света, проникавшего сквозь кроны деревьев, блеснуло что-то. Снова блеснуло…
Тогда, аккуратно положив ножку копаленка, которую он ел, па хвою у кострища, Малинка прошел к углу избушки.
Около камня у сруба валялись осколки бутылки. Разбита она была совсем недавно. Это легко можно заметить по краям обломков стекла. Они ничуточки не припылились даже. Остра пахло бензином, который, очевидно, находился в бутылке. Причем сначала разбита бутылка. А потом донышко. Вот они, толстые осколки. Да, нет сомнения, что донышко разбито после, разбито специально.
Зачем?
На стекле горловины, основательно запыленной, виднелись четкие отпечатки пальцев. Осторожно взяв горлышко за край, инспектор отнес его в избушку. Улика веская для следствия. Да н непонятно пока было, зачем понадобилось Попову или Лазареву бить посудину!
И тут инспектора словно осенило! Пока это была лишь догадка. Но она быстро оформилась в четкую мысль:
«Бутылку разбил Лазарев. В реку брошен осколок стекла, а не алмаз! Зачем Лазарев так поступил? С преступной целью подмены? Опять-таки с целью спасения друга от преступления, от самого себя — любой ценой! Очень опрометчиво, но вероятно. Неужели Лазарев до конца, может быть до сего момента, продолжает бороться за Попова против Попова? Пожалуй, это точно. Эх, человечина!»
Теперь Малинка не медлил. Осмыслив происшедшее, он решил, что если его версия верна, Лазарев не станет рисковать. Он пойдет пусть долгим, но зато и безопасным путем. С ним — драгоценная ноша.
Очнувшись, Трофим хотел глубоко вздохнуть и не смог. Попробовал пошевелить рукой — одной, другой — не получилось. Но пальцы ощущали сучки сухостоины. Было темно, потому что ресницы склеились. Ноги слушались и, подвигав ими, Трофим сообразил, что лежит на склоне, головой вниз.
Каким образом и почему он очутился здесь, Лазарев припомнить не сумел.
«Что за чертовщина? — удивился Трофим. — Где-то рядом должен быть Сашка. А если он тоже в таком положении? Может, ему еще хуже?»
— Саша! Саша! — громко позвал Лазарев, превозмогая боль и тяжесть в груди. — Попов, где ты?
От напряжения зазвенело и застучало в голове, н Трофим
— Попов! Попов, что с тобой? — проговорил он ровно. Ответа не было.
«Может, он за вагой ушел? — подумал Лазарев. — Меня деревом придавило. Как же я здесь очутился? Вот дела! Подождать? Да чего там, надо выбираться. С чего начать? С рук. Ими удастся столкнуть с груди сухостоину или выползти из-под нее. Давит она вроде не так уж и сильно».
Трофим, пошевелив пальцами, принялся обламывать трескучие сучки. Постепенно руки освобождались от корявых пут.
Обломав сучки и сучья, мешавшие двигаться, он вытащил руки из-под ветвей, в клочья изодрав рукава. Потом стащил с век налипшую свернувшуюся и засохшую кровь. Открыл глаза.
Был вечер и ясное небо. Сильно пахло хвоей и прелью. Когда Трофим попытался спихнуть лежавший поперек груди ствол сухостоины и зашевелился, с окрестных деревьев поднялось с десяток ворон. Они покружились, покружились над ним, противно грассируя, и улетели. Лишь одна, то ли слишком голодная, то ли очень молодая, не желая верить, что жертва ожила, уселась на ближнюю осину. И всякий раз, когда Трофим двигался, пытаясь освободиться, ворона растопыривала крылья и нагло со злостью орала. Трофим процедил, стиснув зубы:
— Каркай в такт, паразитка! Ну, раз-два, взяли! Еще… — и потерял сознание, не рассчитав своих сил.
Приходил в себя Трофим на этот раз трудно. Боль металась в голове, словно большой лютый зверь в клетке. Надсадно ломило грудь. Руки ослабли и дрожали. Неожиданно он почувствовал: кожа на лбу покрылась потом. Это очень обрадовало его.
— Жив, значит! Слышь, ты, паразитка, жив! — Трофим поискал глазами горластую ворону: — Улетела…
Наконец, после изматывающих усилии, Лазареву все же удалось столкнуть ствол с ребер.
— Ну, живот да бедра протащить — плевое дело, — сказал он сам себе.
И действительно, выбрался из-под ствола довольно скоро. Сел, огляделся: поблизости Сашки не было. Внизу, в долине, — тоже. Не горел костер, дверь в избушке издали выглядела заколоченной. Но тут Трофима замутило, к горлу подкатила тошнота, окружающее поплыло перед глазами. Лазарев припал грудью к стволу и ощутил жесткий угол в межреберье.
«Чертов сучок! — подумал он, терпеливо перенося приступ дурноты. — Этак он кожу пропорет».
Когда полегчало и он отвалился от ствола, то увидел, что никакого сучка в том месте на валежине не было. Трофим полез в нагрудный карман ковбойки, нащупал там камушек. Он хотел выбросить его не глядя, как вдруг осознал:
— Алмаз! Это ж алмаз! Я же разыграл Сашку — бросил-то в реку осколок стекла от бутылки!
В неверном свете кристалл выглядел совсем невзрачно. Куда невзрачнее блестящего искристого осколка стекла, который Трофим швырнул в воду.
«Наверное, потому и кинулся Попов па меня словно ненормальный, — вспоминал Лазарев. — С придурью он стал в последние дни. Тоже выдумал: выручку от продажи алмаза — пополам. Будто этот камень — его, он нашел алмаз в своем огороде! Только и в твоем огороде клад — собственность государства, всего народа. А тут, Саша, месторождение, открытое на средства не дяди, а всех граждан нашей страны. Значит, и твои, и мои… У кого же ты стащить решил… Э-э, похоже, что для него, сколько ни говори, всё одни слова. И хороший ты парень, друг, а сам себе подножку хотел подставить. Озверел при мысли о пачке купюр…