«Мир Приключений» 1977 (№22)
Шрифт:
К взрывам все уже так привыкли, что Евдокия Павловна почти спокойно спросила:
— Тебя ранило?
— Нет, что ты, мама!
— Отчего же ты так верещала, как недорезанный поросенок? — сердито упрекнула ее Наташа.
Ну разве можно сказать им сейчас, отчего она так ликует? Уж когда-нибудь потом.
— С испугу, мамочка! — весело объявила Оля. — Давайте картошку варить, ужинать пора.
У нее было праздничное настроение. Еще бы! По ее сигналу уничтожены двадцать немцев! А разве она одна старается помочь взрослым сломать, разгромить страшную гитлеровскую машину? Сколько еще таких девчонок и мальчишек! И скоро, очень скоро придет победа!
Оля считала, что никто из гитлеровцев не вернется в их дом. Но вдруг кто-то затопал по террасе, без спроса вошел в дом. Оля кинулась из комнаты посмотреть на непрошеного пришельца, зная заранее, что он ненавистный.
И в самом деле, это вернулся Вальтер. Живехонек. И следом за ним еще трое немцев. Сразу видно — раненые. И одеты странно. Один в брезентовых сапогах на деревянных подошвах, в порванной на синие шинели не по росту, из-под которой видны голые посиневшие коленки. Второй и третий выглядят примерно так же. Похоже, напялили уцелевшую одежду, неизвестно кому раньше принадлежавшую.
Все еще дрожа, они уселись на лавке и молча принялись перевязывать друг друга какими-то лоскутами, захваченными из разбитой бани. В куче этих лоскутов Оля заметила обуглившиеся куски своего тулупа. И еще она с удовлетворением отметила, что Ганса среди раненых нет. Значит, убит. Что ж, он заслужил, пожалуй, больше других.
«А вот Вальтер пока жив, но и ему все равно не уйти от расплаты». Теперь Оля была твердо в этом уверена.
Впервые за эти дни Лосевы спокойно сварили картошку, поели ее с молоком и без опаски улеглись спать.
…Часа в два ночи Евдокия Павловна услышала сквозь сон торопливые шаги, возбужденный, отрывистый говор на чужом языке. Потом гитлеровцы вышли из дома. Дверь за ними захлопнулась. Как ни прислушивалась мать — дверь больше не открывалась.
— Наташа! — шепнула она, тронув золовку за плечо.
Та испуганно вскочила.
— Ушли, — неуверенно сказала Евдокия Павловна. — Надо бы посмотреть…
Наташа — она, как и все, тоже спала одетой — осторожно приоткрыла дверь, высунула голову в узкую щель. Потом на цыпочках выскользнула в кухню, заглянула в столовую.
Через минуту она вернулась. Евдокия Павловна старалась рассмотреть ее лицо, но было еще очень темно.
— Никого, — почти громко сказала Наташа. — Где спички?
Она зажгла коптилку и снова, теперь уже смело, прошла в столовую. Там на голом столе стояли две консервные банки. В одной остались недоеденные кусочки рыбы, в другой какая-то жидкость. Наташа наклонилась, понюхала эту жидкость и отшатнулась. В нос ударил густой запах бензина. А рядом лежали спички.
Они хотели поджечь дом вместе со спящими людьми?!
«А может, мы уже горим?» — подумала она и выбежала на террасу. Коптилку сразу же задул резкий ветер. Ее обступила темнота. Было что-то непередаваемо жуткое в этой темноте. По-прежнему, только теперь совсем близко, ухали орудия, завывали снаряды, как светлячки то там, то здесь чертили свои линии трассирующие пули.
Осмотрев дом, Наташа убедилась, что он цел, не горит.
— Не успели! — облегченно вздохнула она и вернулась в комнату. — Андреевка уже свободна. Оттуда пушки стреляют. А здесь ни одного немца!
Оглушительный взрыв не дал ей договорить. Закачался пол под ногами, потолок, казалось, ринулся вниз. Оля кинулась к матери, хотела прикрыть ее собой, но в полутьме промахнулась. Попробовала подняться, но тут на нее навалилось что-то мягкое, тяжелое. В висках девочки больно стучало, в нос и рот набилась пыль, в ноздрях противно щекотало и что-то душило ее.
Оля попыталась освободиться от мягкой тяжести, но почувствовала, что силы оставляют ее. Когда она открыла глаза, то увидела склонившееся над ней лицо матери.
— Ты испугалась, да? — с тревогой спрашивала мать. — Это я виновата! Я бросила на тебя матрас. Думаю, осколки полетят, тебя не достанут. Не плачь, доченька. Все мы живы, теперь все будет хорошо.
ДРУГОЙ ДЕНИСОВ
Успокоившись, они решили еще немного вздремнуть до рассвета. Кое-как завесили окно, оставшееся теперь совсем без стекол, снова расстелили оба матраса на полу, поправили подушки и улеглись прямо в одежде и теплых платках.
Однако с первым лучом солнца все, кроме Шуры, проснулись от какого-то странного, глухого, но сильного толчка. Казалось, что-то очень тяжелое с большой скоростью влетело в террасу и даже чуть сдвинуло дом. Ни взрыва, ни какого-нибудь другого страшного, уже знакомого звука не последовало. Наташа с Олей вышли на крыльцо. Никаких изменений они не заметили. Разве вот этот широкий, ровный след, ведущий под террасу. Но след, похоже, остался от деревянной лопаты, которой разбрасывают снег.
— Может, немцы собирались расчистить тропинку, чтоб удобнее было удирать? — усмехнулась Оля.
— Ой, смотри-ка! — воскликнула вдруг Наташа, указав на шоссе.
Оля подняла голову и…
— Наши! Наши!
По шоссе шли красноармейцы.
В белых полушубках, в серых ушанках с красными звездами, с винтовками через плечо шли пехотинцы. Их обгоняли грузовики с брезентовыми кузовами, огромные тягачи с прицепленными орудиями. Голова этого шествия была уже где-то около Жилина, а хвост терялся далеко за деревней Андреевкой.
Не веря еще своему счастью, Наташа и Оля смотрели во все стороны, словно ждали наших бойцов и из леса, и из-за сарая, и из сада. Тут только они увидели чуть справа позади дома огромную воронку и множество выкорчеванных взрывом деревьев. Вот, оказывается, где разорвался последний снаряд. Чуть-чуть левее и ближе — и не стояли бы они сейчас на крыльце родного дома, не увидели бы красноармейцев!