Мир приключений 1980 г.
Шрифт:
И он улыбнулся своей застенчивой и зловещей улыбкой испорченного мальчика, показав отличные белые, красивые зубы.
Хлопнула дверь, звякнул засов. И я остался один.
Я не знаю, сколько я простоял посреди камеры, опустив руки, не в силах сделать шага, — я был забыт, я был обречен.
ВЛАДИМИР КИМОВИЧ ЛИ
— Они пошли в горы, — сказал староста.
— Мы пойдем? — спросил я.
Я боялся, что он откажется. У него в деревне родные, о них надо заботиться. Если бы он отказался, я бы не
— Немного пойдем, — сказал староста, подбирая английские слова.
Мы пошли дальше. У контрабандистов тяжелый груз, а мы идем налегке. Тропинка шла все время вверх, иногда повисая над скалами, порой убегая вниз, в узкие щели, прорезанные ручьями. Солнце поднялось, мои, наверное, беспокоятся, я старался не думать о том, что скажет Отар и как разгневается Вспольный, потому что я веду себя, как не следует вести человеку в служебной командировке. Охотники громко переговаривались, шутили, курили, но я уже обратил внимание, что всегда один из крестьян шел в шагах пятидесяти впереди.
На седловине горы, покрытой густой невысокой травой, мы остановились передохнуть. Я рухнул на траву, спугнув какую-то змею, но так устал, что не обратил на это особого внимания. Минут через пять я отдышался и смог сесть.
Остальные уселись в кружок, курили. Мне не следовало рассиживаться здесь, словно я слабее других. Я поднялся и начал взбираться за старостой и Лаво к недалекой вершине горы. У вершины я догнал их. Отсюда открывался вид в долину, по дну которой, появляясь в зеленой путаной вате деревьев и снова исчезая, текла извилистая тонкая речка.
— Лонги, — сказал староста и показал рукой направо.
Деревню отсюда не было видно, но места были почти знакомые. За следующим хребтом мы впервые встретились с Па Пуо.
Лаво достал из футляра на поясе большой армейский бинокль и начал внимательно разглядывать долину. Старосте надоело ждать, он протянул руку, но Лаво с биноклем не расстался.
— Э! — он показал вниз, туда, где речка пересекала зеленое пятно поляны.
Я ничего не видел. Лаво протянул мне бинокль.
Махонькими точками вдоль реки передвигались люди. Воздух был чистым, но от жары колебался, и потому люди словно плыли сквозь прозрачный поток.
— Па Пуо, — сказал староста.
— Мы пойдем туда? — спросил я неуверенно.
Староста пожал плечами и стал спускаться к своим спутникам.
— Я останусь здесь, — сказал я. Голос у меня был пасмурный, как у младенца, вымаливающего конфету.
— Нет, — сказал староста. — Ты звони. Телефон. Самолет прилетит. Я звонил, самолет не прилетит.
— Хорошо, — сказал я. — Тогда быстрее.
— Быстро, быстро! — староста подгонял своих спутников, они подбирали копья, ружья, подтягивали пояса.
Староста первым повернул к озеру, назад, где пеной зеленого прибоя нас ждал лес. Оттуда навстречу нам вышли люди.
ЮРИЙ СИДОРОВИЧ ВСПОЛЬНЫЙ
Когда я проснулся, солнце ослепительно светило в окно, в листве дерева суетились золотистые пичужки, под верандой громко разговаривали солдаты. Отара Давидовича
Поднявшись, с трудом расправив затекшие, ноющие члены моего тела, я добрался до стола, на котором обнаружил записку:
«Дорогой Юрий Сидорович!
Я уехал в Моши. Вернусь часам к одиннадцати. Попытайтесь дозвониться до Володи. Если Володя приедет без меня, он знает, что делать. Пожалуйста, будьте дома к одиннадцати — надо будет вытащить из дома аппаратуру, важно, чтобы приборы работали непрерывно. Кофе в термосе.
Я отвинтил крышку термоса, налил кофе и начал дозваниваться на остров. Безрезультатно.
Отар Давидович вернулся в половине первого. Он сразу спросил:
— Володя не приезжал? Не звонил?
— Нет.
— Так, — сказал Отар Давидович. — Займемся аппаратурой.
Около часа мы перетаскивали приборы в сад. Отар Давидович молчал, да и я не разговаривал, потому что, несмотря на кажущуюся простоту, разборка аппаратов, переноска их и установка на новом месте требовала больших физических усилий и крайней осторожности.
Работа была в разгаре, когда Отар Давидович сказал:
— Дальше я справлюсь один. У меня к вам большая просьба. Возьмите, пожалуйста, машину и найдите майора. Я беспокоюсь за Володю.
— Я сделаю все возможное, — заверил я Отара Давидовича. — Будьте совершенно спокойны.
Мне пришлось идти пешком: капот «джипа», на котором вернулся Котрикадзе, был распахнут, шофер чинил мотор. Через десять минут я уже был в губернаторском дворце, где мне удалось узнать у дежурного, что майор уехал в механические мастерские. Я решил сходить туда пешком, благо все расстояния в Танги сравнительно невелики.
Мой путь лежал мимо маленькой церкви, подобной тем, что изображаются на немецких или швейцарских рождественских открытках. Дверь в церковь была открыта. Оттуда доносился чей-то монотонный голос. Любопытство заставило меня заглянуть внутрь. Свет из узких высоких окон освещал старика, лежащего в гробу. Его лицо являло собой зрелище полного умиротворения и покоя, словно этот человек долго шел, устал и заснул. Полная пожилая женщина в темной одежде стояла у гроба. Я пошел дальше. Люди рождаются, умирают, и город, доживающий свои последние часы, кажется постоянным и вечным, куда постояннее живущих в нем людей…
В механических мастерских было пусто. Несколько рабочих покрывали брезентом вытащенный на двор пресс. Один из них спросил, кого я ищу. Я сказал, что майора Тильви. Рабочий сказал, что майор уехал на аэродром, а это в двух милях от мастерских. Я поблагодарил его и пошел дальше. Раза два меня обгоняли повозки с домашним скарбом. У домов городской окраины был, странный вид, словно все жители собирались выехать на дачу: вещи стояли на улице, в палисадниках — шкафы, кровати, сундуки, но сами дома были пусты. На крыше одного из домов сидел человек и снимал черепицу. Два других подхватывали плитки, которые он ловко кидал им, и складывали в аккуратный штабель.