Мир приключений 1980 г.
Шрифт:
Я подхватил его под мышки, стараясь не потерять фонаря, и потащил за штабеля. Сторож был не лигонцем, он был турком, — невелика потеря для человечества. Но я тут же дал себе слово, что если со сторожем что-либо случится, я обязательно позабочусь о его семье. С помощью фонаря я без труда разыскал дверь в склад, где я был заточен. Куча щепок и горючего хлама словно ждала меня. Я вернулся к штабелям дров и подтащил к ним все, что мог отыскать вокруг, чтобы огонь занялся скорей и ярче. В эту ночь некому тушить пожар — пожарные сами бегут в Моши. Но рисковать я не мог.
Когда
Машина взвизгнула тормозами у ворот.
ВЛАДИМИР КИМОВИЧ ЛИ
Я думал, что лучше бы мне до рассвета поспать, но сон не шел. Я выкурил пачку сигарет, пересчитал все звезды над островом, потом опустился к берегу и искупался в теплой, парной воде сонного озера. Потом я сидел на берегу и глядел на черный склон горы, стараясь увидеть там огонек костра или отблеск фонарика. В деревне забрехали собаки. Снова гудящая цикадами тишина. Гулко плеснула рыба недалеко от берега… И тут меня разбудил звонок.
Оказывается, я задремал, сидя на песке, положив подбородок на колени. Я вскочил, спросонья решив, что я дома и кто-то звонит в дверь. Зуммер гудел сверху — заработала наша прискорбная связь. Я стрелой взлетел на холм. Это был Отар.
— Вы что не спите? — удивился я. — Четвертый час.
— Я сплю, — сказал Отар. — Просто захотелось узнать, как ты там.
— Не беспокойтесь. Ничего нового.
— Ну ладно, извини, что разбудил. Ты датчики смотрел?
— В полночь. Все по-старому.
Я не поверил Отару. Я знал, его беспокоило, намерен я совершать глупости или нет.
— Спокойной ночи, — сказал я. — Скоро рассвет.
Небо над Танги начало светлеть. Связист, проснувшийся от вызова Отара, снова заснул, закрыв голову курткой от комаров. Я зажег фонарик и еще раз проверил приборы.
Пленки меня порадовали, как радуют мрачные результаты анализов врача, поставившего правильный диагноз. Земля вела себя как надо — землетрясение состоится в шестнадцать часов.
Ну ладно, почти рассвело. У меня тоже хобби — встречать рассветы в Лигоне. Я спустился к берегу, стараясь не разбудить солдат, потихоньку отвязал лодку.
Легкая лодочка, которую я с вечера предусмотрительно отвел за скалу, глубоко осела под моим сравнительно небольшим телом. Разбирая весла, я дебатировал с собой вопрос, не украсть ли у мирно спящего солдата автомат, но затем отказал себе в таком соблазне: если что-нибудь случится, для недругов майора Тильви нет ничего приятнее, как растрезвонить на весь мир о том, что вооруженный легким стрелковым оружием русский «так называемый геолог» шлялся по горам мирного Лигона.
Я причалил к кустам на берегу, в полукилометре от деревни, где на высоком обрыве над берегом виднелись черные на рассвете верхушки мандариновых деревьев. Привязав
Я разулся у ворот. Монастырь просыпался. У колодца плескались голые до пояса, здоровые молодые монахи. Оранжевыми знаменами сушились их тоги на веревках за колодцем. Я подошел к купальщикам и поинтересовался, где их наставник. Один из них, совсем мальчишка, побежал в большой серый от старости деревянный дом, где нас уже принимал почтенный старик.
— Иди, — показал мне появившийся на ступеньках монах.
Солнце еще не вышло из-за гор, и от дальних строений, где жила монастырская прислуга, в синем воздухе белой змеей полз вкусный дымок. Стаей пролетели летучие собаки, возвращаясь домой после трудовой ночи.
Старик Махакассапа сидел на циновке. Перед ним горела керосиновая лампа, отчего сумрак в комнате казался гуще.
— Здравствуйте, пандит Махакассапа, — сказал я. — Простите, что побеспокоил.
— Садись, — сказал старик. — Что за новости ты принес?
Несколько монахов вошли в комнату, присели на корточках у двери и, хотя они вряд ли понимали хоть слово по-английски, сразу придали нашей встрече характер конференции на высшем уровне. Иногда кто-нибудь из них громко зевал, разгоняя сон, порой они начинали громко перешептываться.
— Землетрясение будет после полудня, — сказал я.
— Люди в деревне предупреждены, — сказал старик. — Они вынесут вещи на улицу.
— А вы?
— Я выйду на улицу, не беспокойся, молодой человек.
Что ж, можно переходить к сути дела. Мне надо было сказать об этом так, чтобы старик не удивился, что я вмешиваюсь не в свои дела.
— Лами, — сказал я, — жила в вашем монастыре.
— Да, — сказал старик, не меняясь в лице, — ее покойный отец поручил ее мне.
— Покойный?
— Капитан Васунчок умер вчера. Ты не знал об этом?
— Нет… Ему же было лучше! Лами мне говорила.
— Лами не знает об этом, — сказал старик. — Если ей не поведал князь Урао. Но я думаю, что князь Урао ничего не сказал. Он украл ее, потому что думал, что капитан жив.
Была пауза. Я прервал ее:
— Вчера солдаты из города и полицейские искали контрабандистов Па Пуо. Но не нашли их.
— Князь Урао успел перенести груз в другую пещеру.
— Но там Лами…
— Я знаю, молодой человек, что ты выделяешь Лами среди других девушек, и твоя забота о ней мне понятна. Но не пострадает ли твое дело от того, что ты побежишь по горам искать девушку?
— Нет, — сказал я. — Люди уже покидают город Танги.
— Князь Урао оскорбил меня, — сказал старик.
— Вас?
— Он оскорбил в моем лице всю сангху. Оскорбление наполнило меня печалью за участь князя. Он плохой человек и обречен…
За окном, словно по сигналу, запели птицы.
— …И потому, — закончил Махакассапа, — я беспокоюсь за участь Лами.
Я допил чай, поставил стакан на блюдце.
— Сейчас придет староста деревни, — сказал старик. — Я жду его. Староста знает, где Па Пуо.