Мир приключений 1984 г.
Шрифт:
Казимир Францевич достал из сейфа копию своего отчета о деятельности партийного подполья и сказал:
— Называйте фамилии, проверим. Я стал зачитывать список…
— Все точно. Названные вами люди были в комсомольском подполье, можете не сомневаться, — заулыбался Казимир Францевич и, немного помолчав, добавил: — Между прочим, недавно вышла книга о Днепродзержинском подполье. Читаю и глазам своим не верю. Все факты соответствуют действительности, а фамилии почему-то автором заменены на вымышленные. Получается какая-то нелепость. Я знал тех людей, знал их по подполью как преданных коммунистов, людей, совершивших героические подвиги. Многие из них погибли, но большинство живы… Каково тем живым читать такую книгу! Я понимаю, автор пишет художественное произведение — роман или повесть. Там вымысел закономерен — это авторское право. А здесь взята сама жизнь, абсолютно подлинная героическая борьба советских патриотов с фашизмом, а фамилии все заменены. И моя тоже… Не понимаю смысла!
Вскоре, однако, я нашел в литературе точное упоминание фамилий днепродзержинских подпольщиков.
В издательстве “Известия” в 1976 году вышла книга генерал-полковника Грушевого Константина Степановича “Тогда в сорок первом…”, бывшего в те годы секретарем Днепропетровского обкома партии. В этой книге есть портреты и Ляудиса и Лукьяновой. На странице 155 читаю: “… Вечной славой покрыли себя и подпольщики-комсомольцы Днепропетровской области. Они действовали в Днепродзержинске, где вожаком подпольного горкома комсомола была Л.Е.Лукьянова…”
Очень меня это порадовало! Это была та самая Лида Лукьянова, которую я уже лично знал.
Константин Степанович Грушевой далее пишет: “Мария Францевна Корнецкая, мать пятерых детей, прятала у себя в доме секретаря подпольного горкома К.Ф.Ляудиса. После провала явки у Марии Францевны квартиру Ляудису смело предоставила комсомолка Анна Александровна Киреева. Она не колебалась, хотя рисковала не только собственной жизнью, но и жизнью находившихся вместе с ней престарелых родителей…”
И я тоже не мог не рассказать в своей книге о советских патриотах, о тех людях, которые помогли мне бежать из фашистского плена, чтобы снова участвовать во всенародной борьбе с немецкими оккупантами.
ЖАН КРИНКА
— А вы один на ферме? — спросил я пожилого, сутулого человека с редкой рыжей бородкой на отекшем лице.
— Сейчас один. — Он посмотрел на меня белесыми глазами и пододвинул горшок с парным молоком. — Кушайте, кушайте.
— Дети у вас есть? — Я взял со стола лепешку и с удовольствием откусил, запивая ее молоком.
— Два сына в полиции. Воюют за Гитлера! — Он показал на портрет Гитлера, что висел на бревенчатой стене пятистенного сруба. — Я их в полицию со своим оружием послал. В самом начале войны, когда красные отступали из Латвии, мои сыновья немало их уничтожили… (Этот подлец говорил вполне откровенно.) Бог мой! Когда же, наконец, мы избавимся от жидов и большевиков?! Что, Москву еще не взяли? Я смотрю, у немцев тут в Латвии огромная сила собирается.
— Да, да, — ответил я, жуя лепешку. — Вот вы этой силе и должны помогать.
— Помогаю, помогаю. Отдал гебитс-комиссару коров и лошадей, свиней тоже… Вот только сволочь партизанская нам мешает.
— Кто?
— Целыми семьями в леса ушли. Ловят их да вешают. — Он выразительно покрутил рукой в воздухе и вздернул ее кверху. — А до одного гада никак не доберемся.
— Кто он?
— Кринка. Такая уж у него фамилия. Прикидывается простачком. А я знаю, чем он занимается… Коммунист он…
— И вы знаете, где он живет?
— В тридцати километрах отсюда. Недалеко от Ауца, на хуторе Цеши.
…В июльских сумерках верхом на вороном жеребце я ехал через молчаливый хвойный лес, еще хранивший дневное тепло. Багровел закат. Казалось, густой смолистый запах пропитывал меня насквозь. Еловые ветки хлестали по лицу. Я ехал к советскому патриоту — в этом я не сомневался. Сердце радостно билось. На небольшой поляне около хвороста копошились два старика. Увидев меня, они прекратили работу.
— Эй, друзья! Где хутор Цеши?
Латыши, услышав русскую речь, подошли ко мне.
— Километра три будет, — по-русски ответил один из них. — Лес кончится, держись правее. Минуешь хутор, завернешь направо, проедешь молодым леском, а за ним и Цеши. — Оба настороженно оглядывали мою немецкую форму.
Вскоре показался хутор Цеши.
Против большого деревянного дома, во дворе, стояли конюшня и сарай. За домом — фруктовый сад, огород и пасека. Из дома вышел мужчина. Среднего роста, крепкий, он стоял на крыльце и строго смотрел на меня. Я спешился.
— Вы Кринка? — спросил я по-немецки.
Он утвердительно кивнул.
— Можно к вам зайти?
— Пожалуйста.
— Где оставить коня?
Он молча провел меня к конюшне и привязал лошадь возле двери.
— Пойдемте, — сказал он по-немецки.
В прохладной, чисто прибранной комнате были его жена и дочь — черноволосая девушка лет двадцати двух.
— Можно нам поговорить наедине? — спросил я.
Кринка по-латышски попросил женщин удалиться, и мы, закурили, сели на лавку.
В Кринке я не ошибся. Как я и ожидал, он оказался настоящим советским патриотом, добрым и умным человеком. Долго пришлось мне убеждать его в своих целях и намерениях… В конце концов я увидел, что он склонен поверить, что в его дом явился советский солдат в немецкой форме, надетой для маскировки, явился для того, чтобы с его помощью и при его непосредственном участии продолжать борьбу против фашистов. Я назвал себя разведчиком, действующим под кличкой Сыч во вражеском тылу…
Кринка все колебался и продолжал смотреть на меня своими строгими глазами из-под насупленных век.
— Закончим разговор после ужина? — сказал он, и по интонации голоса я почувствовал, что он начал сдаваться.
Кринка дружелюбно поглядывал на меня, когда хозяйка угощала меня русскими блинами, и сам подкладывал мне на тарелку ветчины и подливал в кружку молока.
Ужин закончился, хозяйка с дочерью убрали со стола посуду, мы опять остались одни.
— Так чем же я смогу вам помочь? — спросил он, доставая кисет с махоркой и скручивая самокрутку.
— Главное, — сказал я, — надо иметь тесную связь с населением и стараться мешать угону людей в Германию. Я хотел бы выступить перед людьми, рассказать об обстановке. Смогли бы вы помочь мне во всем этом? — спросил я Кринку. — Есть ли здесь поблизости надежные люди?