Мир приключений 1984 г.
Шрифт:
Мое внимание, так же как и всех немецких солдат, привлек рокот пролетавших над поляной самолетов. В ясной синеве шел яростный поединок “мессершмитта” с маленьким советским истребителем, который выделывал головокружительные виражи и петли вокруг противника. Истребитель переворачивался на спину, подлетал под немца, обстреливал короткими очередями. Но вот, видимо, истребитель израсходовал свой боекомплект. Он неожиданно вынырнул из облака в хвост “месссршмитта” и, протаранив его, взмыл и исчез в облаках.
“Мессершмитт”, разваливаясь на куски, падал на землю. И где-то за лесом послышался глухой взрыв.
Я был так восхищен, так счастлив, что, признаться, мне
Почерневшие от усталости, заросшие щетиной, видимо, недавно вышедшие из трудного боя, солдаты возле походной кухни ели из котелков суп.
— Какая часть?
— Особый батальон танковой дивизии “Рейх”.
Я повернул коня и ускакал прочь. Где-то вдалеке загрохотали орудия.
Весь день я провел в пути, приглядывался к обстановке, искал окно для перехода фронта. К вечеру я решил возвратиться к Кринке. Но, не доехав до его хутора около десяти километров, наскочил на пост тайной полевой полиции.
— Хальт! — гаркнул фельдфебель, выходя из придорожных кустов. Рядом появился второй. В лунном свете блестели их металлические бляхи.
— Господин капитан, прошу предъявить документы!
— Еду в штаб танковой дивизии “Мертвая голова”, везу срочное донесение. Дорогу!
Фельдфебель взял под уздцы моего копя.
— Прошу предъявить документы, господин капитан! — повторил он вежливо, по настойчиво и положил руку на автомат, висевший на его груди.
— Документы предъявлять не намерен! Дорогу!
— Тогда прошу вас, господин капитан, проследовать в штаб. Это рядом, вон в том доме, — он указал на белое здание неподалеку Там в окнах мигали огоньки.
Я мог разделаться с ними обоими легко. Но совсем рядом был хутор Кринки, и я побоялся навести на него подозрение: немцы при выстрелах немедленно бы всполошились. Поэтому я решил исполнить приказ фельдфебеля и подъехал к дому. По широкой мраморной лестнице мы поднялись на второй этаж. Напарник фельдфебеля остался на улице.
— Хайль Гитлер! — взмахнул я рукой, войдя в большую полутемную комнату, где за столом сидел офицер в расстегнутом кителе и что-то писал. — Идите! — обернулся я к фельдфебелю. — Разберемся бет вас!
Я сразу понял, что сейчас нужно сыграть на верной интонации. Я грохнул на стол свой автомат, распахнул китель, повернул фуражку набекрень, бухнулся в кресло рядом со столом так, словно именно отсюда был куда-то послан и сюда же вернулся.
— Ух, чертовски устал! Вот хорошо, что вас разыскал! Нет ли чего-нибудь подкрепиться? Целый день ничего не ел.
Я вынул портсигар, вытащил сигарету, нервно постучал по крышке, закурил.
Офицер, не отрываясь от своей писанины, мельком взглянул на меня.
— Сейчас сообразим, — сказал он и нажал кнопку звонка, вделанную в стол. Тут же вошел ефрейтор.
— Принеси капитану что-нибудь поесть и кофе.
— Слушаюсь!
Я тут же начал:
— Целый день в седле, будь ты проклят! Ног разогнуть не могу. Скачешь как полоумный по этой грязи.
— А ты откуда? — вставил офицер, но меня остановить было уже трудно. Желчно, нервно, громко я продолжал:
— Черт знает что творится! — Я взмахнул руками. — Одна дивизия сменяет другую, одна на отдых, другие на фронт, неразбериха полная. Линия фронта все время меняется. Какое сегодня число?
— Первое августа. Русские взяли Тукумс.
— А говорят, танковая “Рейх” прибыла сюда. Ну и дадим теперь жару иванам! — я задорно засмеялся. — Теперь дело пойдет на лад. — Голос мой с раздражительного топа стал переходить к уверенным выкрикам в стиле застольных речей: — Где мы только не были? Ты подумай! И во Франции! И в Бельгии! И на Крите! И на Сицилии! И в Италии! И с Роммелем в Африке! И вот наконец добрались до Курляндии, черт побери!
— Война, — устало вякнул офицер. — Дай сигарету.
Я раскрыл портсигар. В это время ефрейтор внес поднос с едой. Я встал с кресла.
— Вот сейчас поедим! — я потер ладони и схватился за козырек, собираясь снять фуражку, и вдруг спохватился: — Ох, как же я лошадь не поил весь день! Сейчас, минутку!
Офицер и ефрейтор не успели опомниться, как я уже летел по мраморной лестнице вниз, рывком открыл дверь, оглянул темноту — вокруг никого. Мгновенно отвязал коня, вскочил в седло и был таков. Автомат так и остался на столе в штабе Немецкой тайной полевой полиции.
Теперь, через много лет, когда я думаю, как могло случиться, что мне удалось так провести опытного немецкого офицера, становится ясно, что этот эпизод был подготовлен всем предшествующим, многими и многими обстоятельствами. Подумать только, какой путь довелось мне пройти от дунайской границы, где загремели первые залпы вражеских пушек, до этой сцены, в которой мне пришлось разыгрывать роль немецкого офицера с черепом на фуражке!
Бесспорно, что большое значение имела и моя еще довоенная служба в погранвойсках. Пограничная закалка, пограничная выдержка, пограничная бдительность человеку так, сами собой, не даются. Эти качества воспитываются и прививаются повседневно — и особым трудом, и особой учебой. Пограничная служба воспитывает в воине боевые и высокие моральные качества. Эта служба помогла мне в ходе войны выстоять в самых сложных и самых трудных ситуациях.
Таким образом, в том поединке с фашистским офицером я должен был проявить настойчивость и решительность в достижении поставленной цели, инициативу и смекалку, уверенность в себе, в своих силах, самообладание и самоотверженность, трезвый учет обстановки и возможного риска — словом, все главное как результат службы в погранвойсках.
Нельзя не сказать и того, что постепенно, еще в фашистских лагерях и немецком госпитале в городе Днепродзержинске, а потом в роте майора Бёрша из танковой дивизии “Великая Германия” изо дня в день, из месяца в месяц я изучал психологию врага, его быт, правы, манеры, готовя себя к будущим боям. Изучал искусство маскировки. Тренировал память. “Как ты выполняешь присягу?” — этот вопрос я часто ставил перед своей совестью и на деле проверял себя: все ли я сделал, что мог сделать в своей необычной ситуации, чтобы оправдать доверие Родины в глубоком тылу врага; все ли возможности уже использованы и исчерпаны в борьбе с лютым и ненавистным врагом или еще имеются резервы? И я старался найти, обнаружить эти резервы и все, что могло мне когда-нибудь пригодиться, даже, казалось бы, совсем мелочи — все брал на вооружение! Мозг мой так привык засекать обороты немецкой речи и разговорные интонации, что в конце концов я стал думать по-немецки. Постоянно остерегаясь разоблачения, я фиксировал в мозгу все, что могло быть полезным в моей работе. Нервное напряжение, умение быстро переключаться из одного состояния в другое, способность преодолевать физическую боль формировали характер, закаляли волю. Вот почему мне удалось провести того немецкого офицера. И вера в то, что я выполняю свой солдатский долг перед Родиной, где бы я ни был н что бы ни делал, всегда руководила каждым моим шагом, каждым поступком.