Мир приключений 1984 г.

Ефимов Е.

Режиссер? Врал, наверное. Да и зачем ему бланки? Про брата чего-то, спекулянта, плел. У, вражина!.. Как же быть? Пойти домой, с отцом матерью посоветоваться? Нет! Отец и так косится: “В Чеке работаешь, а кто позволил?” И бабка с дедом сразу же на батину сторону станут. Ничего они в его работе не понимают. Мать? Ей, бедной, и без того худой ребята мал мала, полна куча, а она еще теперь красным директором на швейной фабрике стала. Батя и на это сердится, неграмотная почти, а в начальство лезет. Да еще бабка все твердит, что большевикам скоро каюк

и всю семью за мать да за Андрюшкину Чеку постреляют. Нет, домой нельзя!

А может, выкинуть или спрятать эту проклятую пачку — и, мол, ничего слыхом не слыхал, видом не видал? Не-ет! Тот, рыжий, не напрасно сказал: “Ужасно не люблю, когда со мной такие шутки играют”. Как же теперь объяснить все товарищу Лесову? Что с деньгами делать?

Вопросы, вопросы а ответов нет Кто их подскажет? И тут в памяти всплыло спокойное бородатое лицо Широков. Дядя Петя, Наташкин отец. Он большевик, в губкоме работает и давно знает Андрея. Вот он то уж наверняка поверит, что не взятка это, а случай. И посоветует, как быть. Недаром же Петр Андреевич два месяца назад рекомендовал его на работу в ЧК.

Андреи решительно поднялся со скамьи…

***

Жаркое и тревожное лето 1918 года Молодую Советскую Республику со всех сторон сжимало тесное кольцо фронтов. В Поволжье бушевал мятеж белочехов. В Симбирске и губернии было введено чрезвычайное положение. Белые совсем близко захватили Ставрополь, Сызрань, Бугульму и рвались к Симбирску. Молодые, только что сформированные красные отряды с трудом сдерживали натиск хорошо вооруженных белочехов, отборных белогвардейских офицерских частей и казаков Каппеля.

А в самом губернском городе этим событиям предшествовали не менее драматические Только-только удалось чекистам обезвредить контрреволюционную подпольную организацию “Союз защиты”, как вспыхнул левоэсеровский мятеж под руководством самого главкома Восточного фронта изменника Муравьева. Лишь решительные самоотверженные действия местных большевиков и командующего Первой армией Михаила Николаевича Тухачевского спасли тогда положение. Но, к сожалению, ненадолго.

…В большом, уставленном швейными машинами зале старинного двухэтажного кирпичного здания, где разместилась швейная фабрика, собрались все работницы. Несмотря на раскрытые окна, было очень душно Под сводчатым потолком тускло горели пыльные электрические лампочки.

— Товарищи! — негромко говорил коренастый широкоплечий человек в распахнутой тужурке — комиссар из отдела военных заготовок Стежкин. — Я пришел сюда, чтобы откровенно рассказать вам о текущем моменте. Белые близко и через день—два могут прорваться в Симбирск. Нашим отрядам придется временно отступить. Положение тяжелое. Транспорта не хватает, и мы не имеем сейчас никакой возможности вывезти все сшитое вами для наших красных бойцов обмундирование. А еще у вас тут есть большие запасы шинельного сукна. Это дорогое военное имущество, очень нужное нам, революции. Не можем мы его белым оставлять. Подскажите, товарищи,

что делать?

— Да чего там, — послышался голос сидевшей за столом, рядом с директором Ромашовой, председателя фабкома Осиной, — раздайте нам, и дело с концом! А возвратятся наши — работницы все принесут назад, до ниточки.

— Дельное предложение, — одобрительно кивнул Стежкин. — Как думаете, Евдокия Борисовна? — обратился он к Ромашовой.

— Да, конечно! Давайте сейчас же и раздадим — времени-то особо думать нет. И выхода другого не вижу.

— Все согласны? — спросил Стежкин. — Тогда приступайте к раздаче, товарищ Ромашова.

У стола быстро выстроилась длинная очередь. Кладовщица выдавала пачки готового обмундирования и тяжелые рулоны сукна.

— А вам, Евдокия Борисовна, надо уезжать. Оставаться тут никак нельзя, — тихо сказал Стежкин, отведя Ромашову в сторонку. — Машины и моторы фабрики тоже не сегодня завтра снимем и спрячем. Когда вернетесь, все наладите.

— Не могу я уехать, семья у меня, сами знаете — мал мала меньше. Как их оставишь?

— Ничего, с родственниками побудут. Недолго ведь. Вы не медлите — уходите, а то беляки вспомнят, что вы красный директор, несдобровать вам…

— Евдокия Борисовна! — прервала разговор подошедшая к ним кладовщица Катя Кедрова. — Сукна еще много осталось, да и обмундирования тоже, а раздавать больше некому. Что будем делать?

— Я знаю, Борисовна, где спрятать, — вмешался вдруг стоявший неподалеку сторож фабрики Асафьев. Старик осмотрелся и поманил их за собой в угол: — Идите-ка сюда. Береженого и бог бережет, а то как услышит кто неподходящий. Да, так вот. Служил я еще при старом режиме у одной очень богатой помещицы. Может, знаете: госпожа Френч?..

— Знаем, Кузьмич, знаем. Не тяни ты душу, бога ради! Говори дело, — нетерпеливо воскликнула молодая черноглазая Катя.

— А ты не спеши, торопыга… Значит, как началась заварушка ета, она и отъехала в Англию, к родственникам каким-то там, што ли. А домина у ей на Московской улице остался преогромный, пустой совсем. Никто в ем не живет. И под ним — подвал, весь хламом заваленный. Так што, ежели сукна там схоронить и той рухлядью завалить, то никто и не догадается.

— А может, и правда? — сказала директор. — Но если прятать, то надо везти сейчас же, пока темно. Лошадь с телегой есть — как раз дрова привезли.

— Только возчик-то нам здесь ни к чему, — опять вмешался сторож. — Вы тихонько погрузите, а я отвезу и схороню.

— Я отошлю возчика, это наш транспорт, воензаговскии, — сказал Стежкин. — Скажу: не стоит, мол, тащиться так поздно в конюшню. Лошадь и здесь постоит, а он пусть завтра за ней придет.

Работницы разошлись, таща на плечах тяжелые пачки. А Евдокия Борисовна, Стежкин, кладовщица и сторож принялись за погрузку.

— Ну и запасли сукон-то! — ворчливо заметил старик, когда после двух его ездок вместе со Стежкиным они снова начали накладывать на телегу тяжелые рулоны.