Мир совкового периода. Четвертая масть
Шрифт:
– Рыпаться? – уточнил Александр Васильевич.
– Ну… мстить. Беречься, конечно, надо – мало ли что кому в голову взбредет, но в целом с этой стороны опасности нет. А остальное всё, думаю, не слишком важно.
– А есть и остальное? – Александр Васильевич прищурился.
– Есть, конечно, но оно не идет ни в какое сравнение с убийством или той причиной, по которой вы так срочно вернулись в Москву, – вернул я подколку, и он нахмурился. – Просто я тоже думаю о собственной квартире…
– Ты? – Александр Васильевич выглядел удивленным,
– Нравится, – я покачал головой. – Но если бы у меня была квартира, то у вас даже мысли бы не возникло о том, что я с Аллой лишь заради московской прописки.
– Папа!
– Алька, всё в порядке, он рассказал, и я уже понял, что не поэтому…
– Но мысль такая была, – без особого укора сказал я. – В общем, жить нравится, но уже сейчас будет легкое неудобство у всех, а если ещё и ваша сестра приедет, то тут будет натуральный перебор.
– Да… перебор точно будет, особенно если Людка своего… привезет, – кивнул Александр Васильевич.
Про эти подробности личной жизни тёти Аллы я не знал.
– А она замужем? – спросил я. – Простите, Алла ничего не рассказывала про тётю. Только упоминала, что та в Германии работает.
– Людка-то? Нет, не замужем, – он покачал головой. – Хотя давно уже пора. Но у неё свои сложности – втюрилась в какого-то немца, а выходить за него боится. Вот и живут так… хотя он вроде нормальный мужик, только водку плохо переносит.
Я задумался о том, какие могут быть последствия у брака тети моей жены с гражданином Германии.
– А он западный или восточный немец? – уточнил я.
– Восточный, кто бы её к западным пустил, – усмехнулся Александр Васильевич. – Она в ГДР работает, в Дрездене.
Дрезден, Дрезден… Мне пришлось чуть напрячься, чтобы вспомнить, что с ним связано помимо знаменитой галереи и бомбежки во время Великой Отечественной, но факты жизни одного из президентов уже свободной России в моём будущем знали буквально все. Правда, по датам я плавал – тот человек мог уже находиться там, а мог пока что работать в Питере. [2]
– Не думаю, что кто-то в здравом уме будет возражать против брака гражданки СССР и гражданина ГДР, – вслух сказал я. – Так что зря она так переживает.
Я мельком подумал, что и тётя Люба как-то связана с КГБ – в этом случае её осторожность имеет под собой все основания. Я пообещал себе задать пару вопросов Валентину, чтобы попробовать разобраться в ситуации – он, конечно, может просто не ответить, но может и просветить несчастного попаданца.
– Это её дела, я в них не лезу, – отрубил Александр Васильевич. – Мать переживает сильно, но Людка от неё откупается посылками. Хотя матери внуки нужны, а не кофе, Алла-то уже выросла, её не потешкаешь. Вы меня поили из её запасов?
– Нет, на рынке купили, – я помотал головой. – Но вроде нормальный. Ту банку мы израсходовали за месяц – оба оказались любителями начинать утро с чашечки бодрящего. Так что, отпустите? Я быстро – одна нога здесь, одна – там.
Меня отпустили.
[1]
Насчет легальности ГКЧП – сущая правда, такая возможность обсуждалась на самом верху, но Горбачев непосредственно перед мероприятием слился. Закон «О правовом режиме чрезвычайного положения» был принят в апреле 1990-го, а само понятие ЧП было введено ещё в 1989-м, когда в Конституцию добавили ряд статей, в том числе и 119-14, где объявление такого положения было отнесено к компетенции Президиума Верховного Совета (в 1990-м это право дали и президенту).
[2] Если что, в 1984-м тот человек в звании майора юстиции в Москве учился в институте КГБ СССР по специальности «Внешняя разведка» и зубрил немецкий язык. После выпуска в 1985-м его и направили в Дрезден.
Глава 13. Есть в старом парке
За прошедшие десятилетия я основательно подзабыл, как выглядела Москва во время обоих путчей начала девяностых. Я помнил места, в которые тогда не стоило соваться, помнил что-то громкое и яркое вроде обстрела Белого дома или стрельбы у «Останкино»; помнил даже Ельцина на танке всё у того же здания республиканского правительства. Но из моей памяти словно испарилось то, что творилось на улицах города. [1]
А ведь я и сам жил в то время, а в 1991-м даже спорил со своей тогдашней любовницей, которая рвалась присоединиться к защитникам свободы и демократии. Кстати, я победил, мы никуда не поехали, так и остались в общаге, что-то обсуждали с Казахом, который именно тогда впервые заговорил, что хочет вернуться на родину – мы его высмеяли, но он упорно доказывал, что Казахстан вскоре получит независимость и заживет очень кучеряво.
Кажется, магазины тоже работали – но в них уже было шаром покати; точно не закрывались кооперативные ларьки. В первый путч у меня ещё не было машины, и я не знал, с чем столкнулись автолюбители, а вот во второй я три дня просто провозился со своей «трешкой» в гараже, который выпросил у знакомых – воспользовался случаем, чтобы немного привести эту развалюху в чувство. Впрочем, по слухам, и тогда по Москве можно было передвигаться относительно свободно – если держаться окраин и не лезть в центр.
Эта мешанина воспоминаний немного пугала меня, поэтому я настоял на том, что Алла со мной не поедет – и смело вышел в большой и страшный внешний мир.
***
У метро я в недоумении остановился, чтобы перекурить – и констатировать, что Москва как жила, так и продолжала жить. Гуляли с колясками и малышами окрестные женщины, шли по своим делам парочки, в закутке я увидел, как соображали на троих трое сумрачного вида мужиков. Не было никаких танков на стратегических точках, не было и блокпостов, перегораживающих Проспект Мира, по которому спокойно катались туда и сюда обычные грузовые и легковые автомобили. Я было подумал о том, чтобы вернуться к своему гаражу и по-быстрому доехать до нужного места на «Победе», но решил не менять планы.