Мир современных медиа
Шрифт:
В конце 70-х гг. в работах представителей Бирмингемского центра современных исследований культуры была сделана попытка соединить изучение моральной паники с решением политических и экономических проблем. Обратившись к проблеме моральной паники, исследователи в значительной степени возвратили к жизни некоторые из тем Коэна, дополнив их политическим анализом и углубив теоретические подходы. Первой ласточкой стала книга Стюарта Холла «Как справиться с кризисом» [Hall S., 1978]. Несмотря на то что излагаемая в книге аргументация довольно сложна, а эмпирические данные слишком быстро переводятся на уровень теоретических утверждений, что типично для работ Центра, основная идея книги довольно проста: Холл с коллегами попытались объяснить, почему хулиганские действия считались в Великобритании серьезной проблемой в течение 1970-х гг. Вывод, к которому приходят исследователи, таков: информация о моральной панике в текстах медиа автоматически приводит к ней зрителей и читателей, т. е. повторяет выводы более ранней работы С. Коэна.
В середине 90-х гг. XX в. к анализу проблем взаимодействия медиа и общественной морали обратился английский исследователь Кит Тестер [Tester К., 1994], значительно расширив пределы исследования, далеко выходящего за обсуждение моральной паники. В центре его рассуждений находятся крупные проблемы: например, как медиа создают глобальные проблемы, требующие от нас некоторого морального отклика (несколько переформулировав проблему: как медиа передают нравственные ценности и в действительности влияют на их содержание).
К. Тестер задается вопросом о том, как медиа способны повлиять на наше нравственное сознание, т. е. «как медиа способны передавать и создавать проблемы, связанные с нравственными обязательствами со стороны аудиторий» [Ibid. P. 89]. По словам известного британского тележурналиста Майкла Игнатьева [Michael Ignatieff], «Посредством передачи новостей и представлений с участием звезд, таких как „живая помощь“, телевидение стало привилегированным медиатором, через него в современном мире опосредуются нравственные отношения с посторонними людьми» [Ibid. P. 90]. Козырем Игнатьева является признание значимости вовлеченности медиа-текстов в диалог с аудиториями медиа.
Обращаясь к глубинному анализу роли морали, Тернер прибегает к аргументации американского философа Ричарда Рорти [Rorty R., 1989], оcновной тезис которого заключается в том, что попытки найти главную причину, объединяющую в единое целое всех членов группы, являются бесплодными, поскольку солидарность должна быть создана. Солидарность индивидов, по Рорти, складывается тогда, когда один индивид способен увидеть в других индивидах подобных самому себе. Другими словами, солидарность имеет место, когда «я считаю тебя похожим на меня во всем, что может иметь важное значение». Отказываясь от того, к чему традиционно склонялись представители моральной философии, Рорти говорит, что в его работе «солидарность не понимается как признание глубинного «Я», человеческой сущности во всех людях». Он последовательно проводит мысль о том, что солидарность между индивидами – это «способность рассматривать традиционные различия (клан, религию, расу, обычаи и т. д.) как все более и более незначительные в сравнении с похожестью в отношении боли и унижения». Под этим подразумевается «способность думать о совершенно отличных от нас людях как о включенных в пространство „мы“» [Rorty R., 1989. P. 192].
Рорти утверждает, что солидарность между индивидами и группами должна создаваться так же, как строится дом. Эквиваленты «строительного оборудования» нужно искать в таких вещах, как романы, кинофильмы, газеты и телевидение. Именно эти разнообразные средства коммуникации позволяют увидеть, что люди, которые кажутся другими, на самом деле очень похожи на нас. Как таковые, медиа понимаются как каналы морального дискурса и вообще как коммуникаторы, презентирующие ведущие моральные ценности в целях создания солидарности. По мнению Рорти, «процесс, благодаря которому другие люди начинают рассматриваться скорее как «одни из нас», а не как «они», требует детального описания того, каковы бывают чужие, и переописания того, каковы бываем мы сами… Это задача не теории, но таких жанров, как этнография, журналистский репортаж, комикс, художественный и документальный фильм и особенно роман» [Rorty R., 1989. P. XVI].
По мнению Тестера, в большинстве своем медиа могут быть агентами морального прогресса и передачи моральных ценностей.
Однако это вовсе не должно приводить к однозначному выводу о том, что медиа действительно играют эту роль [Tester K., 1994. P. 93–94]. Поэтому считает он, следует с большей осторожностью относиться к заявлению Ричарда Рорти о роли телевидения и медиа в обсуждении нравственных проблем и вопросов человеческой солидарности. На уровне абстратно-философских рассуждений его позиция, без сомнения, является правильной и вдохновляющей. Однако ситуация вовсе не является ясной и определенной ни на обыденном уровне (что на самом деле значит – смотреть телевизор), ни на уровне того, что в действительности значит телевизионная картинка, поскольку изображение на телевизионных экранах и рассказанное в книгах не обязательно могут хоть как-нибудь реально помочь прогрессу морали.
Поэтому, считает Тестер, изучение медиа и морали в социальном и культурном смысле должно строиться на понимании того, что медиа в действительности не могут рассматриваться сами по себе, не могут быть отделены от более широкого социального и культурного контекста. Иначе говоря, любой анализ медиа и морали будет сводиться не только к диалогу между текстами и аудиторией (как склонен полагать М. Игнатьев), но также к сложной взаимосвязи между медиа, вопросами ценностей и приписывания ценностей. Только в этом случае можно будет с большой долей вероятности достичь понимания того, что сделано медиа в отношении моральных ценностей; можно будет объяснить, почему своего рода моральная скука и апатия сохраняются в ситуации, когда технология, казалось бы, могла обеспечить наибольшую солидарность между людьми; почему аудитории медиа оказываются такими безучастными к тому, хорошо или плохо то, что они смотрят, делают, и что им как бы нравится [Tester K., 1994. P. 105].
7. «Усталость сострадать»
В свое время еще П. Лазарсфельд и Р. Мертон [Lazarsfeld P. F., Merton R. K., 1951], выделили «наркотизирующую дисфункцию» СМИ, понимая под ней возможность потери чувствительности к неприятным социальным проблемам, и апатию. Однако обзор социологической, психологической и иной литературы о массовой коммуникации за последние 30 лет указывает на отсутствие работ, в которых изучалась бы связь между сообщениями о социальных проблемах и «эмоциональной усталостью» от них.
Одной из первых, построенной на данных репрезентативного эмпирического исследования, подтвердившей прогнозы Лазарфельда и Мертона, стала работа Кэтрин Кинник, Дина Крэгмона и Глена Камерона «„Усталость сострадать“: коммуникация и чувство опустошенности в отношении социальных проблем» [Kinnick K. N., Krugman D. M., Cameron G. T., 1996].
Проблема «усталости сострадать», по их мнению, является неотъемлемым спутником современных СМИ. Признание существования этого феномена как незапланированного побочного продукта тех ценностей и практик, транслируемых медиа и определяющих содержание новостей, должно стать первым важным шагом для тех медиа-«контролеров» (media gate-keepers), которые стремятся к тому, чтобы играть позитивную, а не отрицательную роль в отношении социальных проблем.
Термин «усталость сострадать» впервые был использован в исследованиях опустошенности (burnout), испытываемой на работе людьми, профессионально оказывающих помощь другим (врачи, социальные работники). Им обозначалось ослабление чувства сострадания по отношению к пациентам или клиентам, находящимся в трудном положении. Однако в последние годы данный термин стал применяться и вне этого профессионального контекста – в популярной прессе и благотворительных кругах для описания более широкого социального явления – снижения (numbing) интереса общественности к социальным проблемам, причем нередко говорится о том, что основную роль в возникновении «усталости сострадать» играют средства массовой коммуникации. Часто описывается возросшая усталость общества от безжалостного освещения средствами массовой коммуникации людских трагедий и от вездесущих обращений с просьбой о пожертвовании денег в те или иные благотворительные фонды. Опосредованный массовой коммуникацией отпечаток «усталости сострадать» очерчивается как негативное социальное явление, имеющее угрожающие последствия в отношении восприятия и реагирования членов общества на социальные проблемы. Как сетуют авторы одной из таких работ, «простое соприкосновение посредством массовой коммуникации с человеческим страданием больше не вызывает с той же непреложностью, что и раньше, общественного осознания этого страдания, поскольку чрезмерная подверженность сообщениям о насилии и отчаянии притупляет чувства и приводит к воздвижению вокруг себя стены равнодушия».