Мир Стругацких. Рассвет и Полдень (сборник)
Шрифт:
– Мы готовы к позитивному ответу, – осторожно отозвался Джон.
«Третий срок мне явно не сужден. Пусть братец счастья попытает. У него, по крайности, нет шрама на пол-лица. Да и преемственность в делах он обеспечит».
Ему живо представилось, какая буря поднимется в Штатах, стоит ему заговорить о совместном проекте с Советами: «Зачем мы опять выбрали этого ирландца, бабника, сына бутлегера, меченного, как Аль Капоне? Зачем промазал стрелок в Далласе? А мы-то плакали от жалости и умиления, когда Кеннеди шамкал нам с трибуны челюстью, сшитой проволокой!..
«Интересно, – подумал он, покосившись на Брежнева, спокойно курившего свою короткую сигаретку. – Он старше на десяток лет, а ведь мы оба фронтовики с одной войны… Оба ранены в челюсть – он нацистами, а я…»
Вспомнилось, как его на каталке везли в госпиталь. Залитый кровью, едва ворочая языком, он отдавал распоряжения, совсем не уверенный, что его понимают: «Передайте Бобу… ордера на арест управляющих Федерального резерва… это их рук дело… я приказываю – не пускать ко мне Жаклин». Пришлось повторить приказ письменно. Тот мятый листок из блокнота, с каракулями и бурыми пятнами, когда-нибудь окажется в музее, в отделе «Славная революция Кеннеди».
«…и оба мы выжили, хвала Всевышнему. Значит, мы нужны Ему. Ты одолел Хрущева, я – ФРС. У нас получилось. Что ж, Лео, попробуем еще разок? Сыграем рок в этой дыре?»
– Когда у вас это началось? – спросил он напрямик.
– В пятьдесят шестом. В Таджикистане. Тогда я возглавил оборонный сектор, а затем космическую технику. Нужен был человек с военным опытом… Если вы полагали, что ракеты предназначены только для вас – вы ошибались.
Джон покивал, стряхнув сигарный пепел в темноту. Да, Советы долго маскировались. Умельцы.
– Для нас это был сорок седьмой. Розуэлл, в Нью-Мексико.
– Наслышан. Не все удалось скрыть? – Усмешка Брежнева выглядела добродушной.
– В свободном обществе секретность – дело сложное. Они… возвращались?
– Нет. Но теперь ждать их придется всегда. Ждать и готовиться.
Внизу Гавана вяло мерцала редкими желтыми огнями, а вдали над морем разливалось могучее и необъятное сияние, предвещавшее восход солнца.
Зафырчал маленький тепловоз. Состав из четырех вагонов дернулся и пополз по задворкам Тумы – мимо торфовозного состава, вдоль череды платформ-лесовозов.
В вагончик узкоколейки, нагретый летним солнцем, набилась уйма народу – вдобавок к ягодникам, грибникам и местным села компания туристов. Целый угол завалили рюкзаками, свернутыми палатками, потеснив вещмешки-«сидоры» аборигенов. Достали гитару, и бородач в штормовке запел прошлогоднюю, теперь самую известную в походах, у костров:
Ты у меня одна,Словно в ночи луна,Словно в степи сосна,Словно в году весна.Песню подхватили хором и почти заглушили тары-бары пассажиров. Деревенские бабки, сухие и темные, словно копченые, с неодобрением поглядывали на городских девушек – ишь, стиляги! Водолазки в обтяжку, сами в спортивных брючках, простоволосые, стыд какой.
Что касается Бориса Лозовского, то он мысленно приветствовал ребят. Пора каникул, отпусков – и научной работы! У самого вокруг Обороны ходуном ходила стайка практикантов-археологов из Ленинградского университета, чьей учебной базой числилась коммуна. Пусть база не самая сильная, еще не вполне оборудована, но нашествие столичной молодежи заметно оживляло лесоболотную Мещеру.
Открыли окна, чтобы продувало ветерком. На разъезде, пока перецепляли тепловоз, многие сбегали к колодцу за свежей водой, а приезжие девушки нарвали цветов – плести веночки.
По привычке Борис уступил место прекрасному полу. Сумки и рюкзачок с московскими покупками поставил под ноги, задвинув под деревянный диванчик. Все-таки с шоколадом и мелкой галантереей в коммуне туговато. Опять же, книжные новинки – пока еще их в Туму завезут, да и не все доходит.
Ему недолго предстояло ехать на ногах – поезд, в этой части Мещеры единственный надежный транспорт, вскоре наполовину опустеет. Пока можно постоять, держась за спинку, послушать разговоры пассажиров с их неповторимым цокающим и чокающим говором. Даже почитать «Приокскую Правду».
Ширится-растет реформа экономики, предсовмина тов. Косыгин во главе. Опять же, семимильными шагами движется новаторское коммунарское движение. Еще сотня семей – «с высшим и средним специальным образованием», что подчеркнуто, – отправилась поднимать просторы Рязанщины. Где дремали глухие углы, ветшали неперспективные деревни – встанут новые дома, фельдшерские пункты, малые школы с обучением по радио, а в скором будущем – по телевизору. Под руководством партии – вперед, и трум-турум-тум-тум. Лепота!
Приехали тренироваться по лунной программе американцы Армстронг и Олдрин; их встретили Гагарин и Титов. Хлеб-соль, цветы, девушки в кокошниках. Не обошлось без накладок – юные пионеры спросили астронавтов, зачем в Штатах негров угнетают. Впрочем, американцы вывернулись – мол, пережиток прошлого, по капле из себя выдавливаем.
Поезд медленно шел между лесополосами, зимой прикрывавшими дорогу от снежных заносов. Кое-где заросли разрывались – за ними по обе стороны сиял прозрачный иззелена-желтый простор полей и лугов. Вдали в слабом мареве виднелись рощицы, а порою и группы домов.
На последней полосе «Приокской» внизу мелко печатали объявления о наборе в коммуны: «Приглашаем… учителя младших классов, плотника, электрика, художника-оформителя… У нас действует сухой закон». Вот как! Да, еще ищут разрядника по самбо и спеца по «охоте на лис». Спортивный уклон?
Само собой, про «Мир труда» в поселке Оборона – ни полслова, ни гугу. Таки особый профиль, заселяется приезжими с в/о, не всякого берут.
Тут Бориса коснулся взгляд. Такое изредка случалось после пережитого в Таджикистане, в пятьдесят шестом – физическое ощущение пристального чужого внимания. В данном случае – нетерпеливое любопытство.