Мир тесен
Шрифт:
— Кто это? — крикнул Безверхов. — Ты, Темляков? Подойди! Что за стрельба?
— Да ничего особенного. — Т. Т. подошел, часто дыша. Тускло блестела его каска в колеблющемся свете костра. Под каской на бледном лице темнели провалы глазниц. — Минеры кончали работать, рогатку двинули, а она, что ли, искры высекла из скалы, ну, финики и всполошились.
Безверхов полез обратно в капонир. А мы с Т. Т. сели у костра, над которым закипал черный пузатый чайник. Шунтиков готовил завтрак: нарезал буханки черняшки, поставил на плоский камень пакет с рафинадом. Мы теперь жили как все люди: по утрам завтракали, а обедали — по-корабельному — в двенадцать.
— Ну, как ты? — с улыбкой посмотрел на меня Т. Т. Мы с ним после моего возвращения на Молнию еще не говорили, времени не было. (А может, еще примешивалось и чувство неловкости, безотчетное отчуждение, появившееся после той ночи.) — Выздоровел, беглец?
— Ага, — просипел я.
— Видал, как мы тут укрепляемся?
— Гибралтар, — просипел я.
— Что? А, Гибралтар. Точно. Васильев здорово работает. Две точки для пулеметов уже готовы, и еще будут запасные. А мин сколько понаставили!
— Ты почему к Безверхову перешел?
— Ну, почему… — Т. Т. хмыкнул. — Сам должен понять: мы с Литваком не уживемся.
— Да что ты на него взъелся?
— Никто не взъелся, — сказал Т. Т. — Просто мы разные.
— Ну и что? Утопить его, если на тебя не похож?
— Зачем утрировать? — проворчал он. — Я Литваку как командиру отделения не доверяю. Он же малограмотный… Тебя ведь увезли на Хорсен, ты не знаешь, как тут было…
— Завтракать! — крикнул Шунтиков, всыпав в закипевший чайник заварку. — Подходи за хлебом!
Мы пили горячий чай из котелков, пропахших борщом и туманами. Заедали ломтями черняшки. Экономно хрустели рафинадом. Все-таки, думал я, с маслом было вкуснее. И питательнее.
— Так что тут было? — спросил я прояснившимся после горячего чая голосом.
— Да так, — Т. Т. принялся сворачивать цигарку, — ничего особенного… просто некоторые нюансы… — Он чиркнул спичкой, на мгновенье осветив свой вдумчивый нос, и выпустил толстую струю махорочного дыма: она медленно таяла в холодном воздухе раннего утра. — Ушкало меня вызвал и говорит: буду тебя воспитывать как правильного бойца. — Т. Т. усмехнулся. — Ты, говорит, обязан бдительно нести вахту, товарищей выручать и так далее. Я говорю, что устав заучил еще в учебном отряде и, конечно, выполняю. Но прошу официально: переведите меня из отделения ефрейтора Литвака. Он даже и не стал спрашивать почему. Говорит, я сам так думаю, у Литвака у тебя не пойдет служба, потому что Литвак на тебя злой. Пойдешь к Безверхову в отделение. Это сам Ушкало сказал.
Длинный Сашка Игнатьев, в каске, с винтовкой за сутуловатой спиной, подошел к нам, прихлебывая из котелка.
— А вот и Осипенко, — сказал он, окая.
— Почему Осипенко? — спросил я.
— А ты не слыхал? — Сашка отставил руку с котелком и продекламировал:
Темляков войну постиг, Получивши в зад коленкой. А Земсков в боях осип, Превратившись в Осипенко.Он жизнерадостно засмеялся, слегка взвизгивая.
— Ничего остроумного, — сказал Т. Т. — Просто чушь.
— Ну и как — хорошо тебе у Безверхова? — спросил я.
— А чего? — Т. Т. пожал плечами. — Безверхов разумный человек. Мы понимаем друг друга. Текущий момент обсуждаем.
«Текущий момент»! Мне сразу вспомнился давний июньский вечер… Гроза гремела над Питером, ливень ворвался в колодец нашего двора…
— Он мне доверяет, — продолжал Т. Т., гася окурок о камень. — Вчера вот — поручил громкую читку, когда газеты пришли. Сводку прочесть и другие материалы, ну и разъяснить, конечно…
Ох и гроза грохотала в тот вечер! В небе будто рушились гигантские крепостные стены…
— Сам-то он, видишь ведь, занят строительством. Нет, он разумный человек, — повторил Т. Т., — и, главное, интересующийся положением. Это тебе не Литвак, у которого на уме одни авантюры…
— Толя, — прохрипел я, — что ты называешь авантюрой? Наш поход к «Тюленю»?
— Ну, видишь ли… Борька, я твои чувства вполне понимаю. Старая дружба, соседи по дому… Но согласись, что с чисто военной точки зрения эта операция бессмысленна.
— Похоронить товарища по-человечески — бессмыслица?
— На войне приходится считаться, Боря, не с чувствами, а только с военными обстоятельствами. Операция с единственной целью привести дырявую лодку с двумя трупами ставит под угрозу жизнь других бойцов без малейшей попытки достигнуть какого-либо преимущества над противником.
— Мы достигли преимущества. Доказали, что мы не скоты.
— Ладно, оставим это…
— И потом: разве Литвак затеял операцию? Скорее я. Выходит, по твоей логике я тоже авантюрист?
Т. Т. посмотрел на меня долгим взглядом. Сказал примирительно:
— Борька, не будем ссориться. Может, я не так выразился…
— Да. Не так.
— Ладно. Поспать надо. — Он поднялся, держа винтовку за ремень. — Так и тянет залезть в этот домик, — проговорил он, глядя на новенький капонир, ловко встроенный в узкость между большой скалой и двумя валунами. — Классно Андрей строит.
— А давай и залезем, — предложил я.
— Там еще нары не сколочены, времянка не поставлена.
— Зато не дует, — просипел я.
И полез в темный лаз, в пахнущее свежей стружкой ущелье.
Еще несколько ночей стучали топоры и молотки на Молнии, и не раз работа прерывалась огневыми налетами. Увезли, тяжело раненного, одного из минеров лейтенанта Васильева. На мысочке, обращенном к Стурхольму, на исхлестанном огнем гранитном мысочке появились два хорошо замаскированных дзота, — из их амбразур глядели тупые рыльца наших пулеметов. Еще две запасные «точки» притулились меж скал. На песчаных, замкнутых скалами пляжиках, подходящих для высадки десанта, были закопаны противопехотные мины, поставлены рогатки проволочного заграждения.