Мир в хорошие руки
Шрифт:
– Хорошо. Торбук в обмен на Машуру. И если она захочет, ты возвращаешь ее домой.
– Разумное решение, – Ноал лучезарно улыбнулся и соскочил с подоконника.
Я наклонился, положил волчок на заплеванный пол и легонько подтолкнул. Игрушка покатилась по неровной дуге. Пальцы демиурга сгребли Торбук прежде, чем он остановился. Ноал выпрямился с длинным кинжалом в руке. Казалось, он держал искусно отточенный кусок черного льда. Глаза, когда-то принадлежавшие Черноивану, были из того же материала. Тогда я узнал, каково это, когда у тебя мерзнет сердце.
– Где Машура? – спросил я, напряженно следя за действиями Ноала.
– Машура? –
Я рванул с базы так, что чуть не снес косяк плечом.
18
Я несся через Толмачево с риском потерять сапоги, уже набившие на пятках кровавые мозоли. Внезапно вывернувшая из-за многоэтажки заляпанная «Лада» чуть не избавила меня от этой проблемы, а заодно и вообще от всех проблем. Но я только наддал ходу, не обращая внимания на орущего вслед усатого шофера. Перед глазами прыгала яркая, как в комиксах, картинка: Машура с кляпом во рту, привязанная к рельсам, и летящая прямо на нее слепая морда электрички. Короче, когда за парковкой показался желтушный павильон станции, я был уверен, что поставил новый мировой рекорд по бегу на тысячу метров.
На путях не было никого и ничего, кроме рваных пакетов и бумажек, которые игриво гонял бесприютный ветер. Зато на перроне, несмотря на позднее уже утро, кучковался народ – видно, ждали питерскую электричку. Может, я опоздал, и Машуру, как говорится, хрясь?.. Так или иначе, если буду толкаться здесь, то ничего не узнаю. Попер через парковку, лавируя между машинами, взлетел на лестницу – и завяз в потоке аборигенов, которым в Толмачево почему-то не сиделось. Я принялся работать локтями. Какая-то замотанная в пуховой платок бабулька взвизгнула, плотнее прижимая к телу раздутую кошелку:
– Вот и чего ходют тут, ходют! Время-то рабочее, вот им на работе и надо быть, лбам эдаким! Пахать на таких можно, а они…
Последнее «ходют» досталось уже не мне. Поток вытек на перрон, и на время я решил в нем остаться – под часами, в которых время разбилось на половине шестого, дежурили два мента. Неизвестно, выполнила ли мать свою угрозу насчет розыска, но выяснять это именно сейчас я не собирался. Толпа постепенно поредела – может, потому, что народ от меня шарахался. В общем, оно и понятно – видок у меня был, будто только что с палки в огороде сняли, разве что опилки из башки не сыпались. Поэтому к уткнувшемуся в газету пузатому дяденьке я обратился очень вежливо:
– Простите, пожалуйста, а тут недавно никакого несчастного случая не произошло?
– А? – Роговые очки вынырнули из-за листа «Аргументов», глаза по ту сторону мутных стекол недоуменно заморгали.
– Я говорю, тут никого поездом не задавило?
Очки смерили мою встрепанную фигуру с головы до ног, черно-белые листы раздраженно дрогнули:
– Бог подаст, – пузатый подхватил портфельчик, засунул газету под мышку и торопливо засеменил в направлении часов с ментами.
Я огляделся в поисках новой жертвы, но тут на глаза мне попалась колоритная личность, поедавшая пирожок на изрезанной афоризмами скамейке. Из-под черного дождевика выглядывали полы цветастого халата, ноги в алых шароварах болтали замызганными тапочками с обвисшими кроличьими ушами. Ворот плаща был замотан чем-то напоминавшим красные то ли чулки, то ли колготки в сеточку. Выше набитый рот трудился над очередной порцией пирожка, пока живые карие глаза с любопытством обегали перрон.
– Машура! – Я кинулся к девушке, бесцеремонно распихивая пассажиров.
– Лиан! С добрым утром в твоем мире, – как ни в чем не бывало улыбнулась она, дыша на меня жареной капустой. – Это ведь твой родной мир, да? А эти змеи зеленые тоже на кристаллах ездят? Или железные дорожки заговоренные? – тараторила иновселенянка на чистейшем русском языке. Но размышлять над этим феноменом было некогда.
– С тобой все в порядке? – Я стянул Машуру со скамейки, соседки по которой уже начали подозрительно коситься в нашу сторону.
– Ну, я чуть не померла с голоду, – протянула девушка, засовывая в рот остатки пирожка, – но щас мне уве лувше. Хошь? – И она вытащила из кармана дождевика пластиковый мешочек с еще тремя изделиями из ближайшего ларька.
– Э-э… а как ты тут оказалась? – Я послал Машуре свой самый строгий и подозрительный взгляд, игнорируя спазмы пустого желудка. – И откуда у тебя это? – я ткнул пальцем в восхитительно пахнущий пакет.
– Ой, извини, пожалуйста, – вдруг как-то смутилась Динешева сестра. – Я же ушла, не предупредив. Просто так не хотелось тебя будить… Понимаешь, я жутко голодная проснулась, а в кухне – хоть шаром покати. Ну, вот я и решила пойти поискать чего-нибудь съестного. На завтрак.
– Значит, нашла, – убито констатировал я, прислоняясь к щиту с расписанием электричек.
Все мне стало как-то фиолетово. Битва была проиграна, еще и не начавшись, потому что я осел, самый настоящий, с большой буквы О.
– Ага, но не сразу, – воодушевленно поведала Машура, выуживая из пакетика еще один пирожок. – Я по городу долго блудила, большой он.
– Блуждала, – машинально поправил я.
Девушка, жуя, затрещала дальше:
– Потом тут уже нашла… как его, – она шумно проглотила крупный кусок, – ларек. По запаху. Но они мне еду так не дали, только за деньги. Прям как у нас все.
– А деньги где взяла? – без особого интереса спросил я.
Народ вокруг дружно встрепенулся, бабки слетели со скамейки, как стайка вспугнутых жирных голубей. Вдалеке, где сплеталась паутина путей, показалась тупорылая голова электрички.
– Заработала! – гордо выпятила подбородок пожирательница пирожков. – Не спросишь, как?
– Как? – машинально повторил я, размышляя, что будет больнее: объяснить Машуре, что произошло, или шагнуть с платформы под поезд?
– Я пела! – девчонка чуть не подпрыгивала на месте от возбуждения, даже жевать позабыла. – Тут стоял менестрель с бренчалкой такой, – она изобразила в воздухе подобие гитары, чуть не выронив огрызок пирожка. – Если ему и платили, так только за то, чтоб заткнулся. У нас таких выгоняют из города, привязав задом наперед к спине собственного квадрупега. В общем, я ему говорю: «Подыграть сможешь, если я спою? Прибыль поделим». А он…
– Очень полезный талант, – не выдержав, я оборвал Машуру на полуслове. – Теперь тебе до конца жизни им придется зарабатывать.
– Что ты имеешь в виду? – выпучила глаза доморощенная Кристина Агилера.
Тут к станции с грохотом подкатила электричка, народ бросился на штурм дверей, и разговаривать стало невозможно. Пока Машура пялилась на процесс посадки, я потихоньку отбуксировал ее в тень вокзального ларька – во-первых, чтобы не затоптали, во-вторых, подальше от ментовских глаз, так и шмыгавших по пустеющей платформе.