Мир, в котором тебя нет
Шрифт:
Шалей молча принял флягу из руки Граиса, прицепил ее к поясу и снова открыл дверь.
Едва только Граис, пригнув голову, переступил порог, за его спиной стукнула захлопнувшаяся дверь и лязгнул засов, загнанный в пазы сильной рукой шалея.
В камере царили невообразимая жара и духота, приправленная густым смрадом давно не мытых человеческих тел и испарениями нечистот. В первое мгновение Граис ничего не увидел. По сравнению с полумраком коридора, освещенного тусклыми огнями светильников, в камере, казалось, царила непроглядная мгла. Впечатление это еще более усиливала узкая полоска солнечного света, пробивавшаяся сквозь
В подтверждение этого из темноты, откуда-то слева, послышался шелест и негромкое похрустывание.
— Пополнение прибыло, — услышал Граис густой, чуть хрипловатый бас.
Граис повернулся на звуки голоса. Глаза его, уже почти привыкшие к темноте, различили охапку сырой, свалявшейся соломы, на которой, привалившись спиной к стене, сидел человек. Если и рост его соответствовал ширине плеч, то в камере с низким, нависающим потолком он, наверное, вынужден был стоять, пригнув голову.
Окинув взглядом всю камеру, Граис насчитал в ней еще трех человек.
— Да прибудет с вами милость Поднебесного, добрые люди, — обращаясь одновременно ко всем, произнес Граис.
— И тебе того же, — усмехнувшись, ответил ему широкоплечий. — Давно уже никто не обращался ко мне столь уважительно.
— Каждый человек достоин доверия и уважения до тех пор, пока не докажет обратного, — ответил Граис.
Он по-прежнему стоял спиной к двери, не двигаясь с Места, готовый в любую секунду отразить внезапное нападение. Он не знал, что за люди находились в одной с ним камере, а поэтому, несмотря на слова шалея, утверждавшего, что камера эта спокойная, был настроен на ожидание самого худшего.
— Судя по словам — так ученый, — подал голос невысокий, худой как жердь человек, лежавший на соломе по левую руку от широкоплечего. Когда он чуть приподнялся, Граис обратил внимание, что лицо его, с маленькой, невыраженной нижней челюстью, было сильно заужено книзу, что делало всю его голову похожей на грушу. — Из храма — не меньше.
— Да какое там из храма! — возразил ему широкоплечий. Теперь, присмотревшись, Граис заметил на его лице широкую черную бороду, свалявшуюся и торчащую клочьями во все стороны. — Ты на его одежду посмотри, — бродяга какой-то… Да не стой ты как вкопанный, — обратился он к Граису. — Проходи, устраивайся. Не в гости же пришел.
Граис подошел к стене, собрал в кучу раскиданную по полу гнилую, влажную солому и, прихлопнув ее сверху ладонями, присел, подобрав под себя ноги.
Камера, похоже, действительно оказалась спокойной. Никто из ее обитателей не попытался сразу же указать Граису его место. Что ж, и на том спасибо шалею.
Граис прикрыл глаза и прижался затылком к неровному камню стены. Сейчас ему первым делом нужно было сосредоточиться и обдумать сложившееся положение. Сокамерники вели себя смирно, так что о них на время можно было забыть. Мешали только духота и вонь.
Возможно, все складывалось не так уж и плохо. Теперь, вместо того чтобы проделывать долгий путь в Меллению, Граису оставалось только дождаться прибытия в Халлат наместника. Беседа с ним может оказаться гораздо более полезной, чем встреча с Сирхом. Сирх — догматик, наместник же — человек, которого прежде всего беспокоят интересы империи. Граис же собирался
От размышлений Граиса оторвал несильный толчок в бок. Справа, опираясь на локоть, к нему подобрался бородатый.
— Эй, ты чего притих? — негромко спросил йерит.
— Размышляю, — ответил ему Граис.
— Ну и как?
— Что «как»? — не понял Граис.
— Какие мысли в голову приходят?
— Разные, — неопределенно ответил Граис.
— Это хорошо, когда есть о чем подумать, — не стал настаивать на прямом ответе бородач. — Тебя за что взяли-то?
— На площади возле нового храма наказывали отступников, — сказал Граис. — Кидали в них тухлые овощи. Я усомнился в том, что их вина настолько велика, что заслуживает такого наказания.
— Даже так? — Бородач присвистнул и обернулся к остальным, как бы призывая их разделить свое удивление. — Ты что же, никогда прежде такого не видел?
— Я давно не был в Йере, — ответил Граис.
— И только из-за этого тебя в нашу камеру сунули? — подал голос йерит с грушеобразной головой.
— Судебный исполнитель сказал, что мое дело должен рассмотреть сам наместник, — сказал Граис.
— Все мы здесь ждем суда наместника, — сказал бородач. — Да только твоя выходка того не стоит. Тебя бы следовало привязать к столбу рядом с теми отступниками, за которых ты вступился, — и все дела. Такие вопросы не наместник решает, а ми-шалей.
— Больно ты скор, — раздался со стороны старческий, скрипучий голос. — Раз мечом помахал, так сразу возомнил себя героем. А я тебе скажу, порою слово может оказаться покрепче стали. Давно ты слышал в последний раз, чтобы кто-нибудь открыто выступил в защиту отступников? Или хоть слово сказал против учения Сирха?..
Бородач ничего не ответил.
— Вот то-то! — Споривший с ним приподнялся со своего места, и Граис смог рассмотреть лысого старика с запавшим ртом. — Почему, по-твоему, преследуют отступников? Да потому, что протест в сознании людей для империи страшнее, чем открытый бунт, который легко можно подавить силой оружия!.. Что, кстати, и случилось с тобой, Грудвар… Или нет?
— Так ты хотел поднять бунт против империи? — удивленно глянул на бородача, которого старик назвал Грудваром, Граис.
— Нет, — смущенно стал отнекиваться тот. — Какой там бунт… Так…
— Разбойник он, — громко произнес старик.
— А хоть и разбойник! — крикнул, повернувшись в его сторону, Грудвар. — Что с того? Я ведь не йеритов грабил! Мы со Слимом, — бородач кивнул в сторону сидевшего рядом с ним грушеголового, — пытались захватить караван с продовольствием, отправленный наместником в Кахим!