Мир в латах (сборник)
Шрифт:
Но чудо свершилось. Больной поверил, что он тоже особый гриб, и начал всасывать через дырочку. Так длилось много суток. Потом уже, день на двадцатый, он, видимо, ощутил резкий приступ голода и согласился, что гриб — и соли, и еще кое-что должен поглощать, как все растения и грибы…
На этом Борис его и покинул, уехал отдыхать. У самого было довольно тяжелое расстройство.
По приезде он узнал, что дела у больного идут на поправку, но главврач посоветовал:
— Вы, Борис Владиславович, не показывайтесь ему на глаза. У него
Борис молчал. О чем, собственно, было говорить. Не сообщать же главврачу, что и он часто вспоминает больного и тоже тоскует… Почему? На этот вопрос он ответить не смог бы. Наваждение какое-то. А может быть, все много проще. Ведь привязываешься, и любишь, и тоскуешь по тому, в кого вложил себя. И чем больше, тем сильнее тоскуешь.
Был вечер накануне Нового года. Стоял крепкий декабрьский мороз. И люди, кутаясь в шарфы, подняв воротники, мчались в праздничном возбуждении. Борис Владиславович толкнул заиндевелую дверь магазина. Народу — битком. Выругал себя за то, что раньше не купил что следует, и пристроился в конце длинной, галдящей очереди.
— Вы последний? — спросил позади него голос.
Машинально Борис ответил. Затем извинился, сказал, что сейчас подойдет, ринулся к прилавку посмотреть, что там дают…
“Ни черта нет!” — с досадой подумал он, возвращаясь на место. Где он слышал этот голос? Мельком, но внимательно глянул на закутанного в шубу человека позади него, и… разом вспомнил… Даже вспотел от неожиданности этой встречи. А тот, видимо, тоже почувствовал что-то и забеспокоился. Во всяком случае, когда Борис Владиславович, не в силах сдерживать себя, снова повернулся, то встретил у него во взгляде беспокойство и вопрос: “Что вам нужно?”
— Вы помните меня? — неожиданно для себя спросил он. Кровь яростно толкалась в ушах, пытаясь выскочить…
Человек в шубе улыбнулся кисло и довольно холодно ответил:
— Нет. Вы меня с кем-то спутали, — в глазах у него появилось отчужденное, неприязненное выражение.
— Неужели не помните? — Кровь прилила у Бориса Владиславовича к голове еще сильнее…
— Нет, я вас не помню, — отчетливо произнес стоявший за ним. Затем, поджав губы, человек отвел глаза, дав понять, что разговор их закончен.
— Но неужели вы не помните? Послушайте, тогда мы вместе…
Тот зло и холодно посмотрел на него в упор.
— Вы спутали меня с кем-то, — повторил он. — Что вам надо?
Колющая детская обида вдруг вспыхнула внутри у Бориса Владиславовича.
Наклонился он к уху человечка и тихо, но отчетливо прошептал:
— Я гриб, — и отпрянул — так резко тот повернулся, так бешено блеснули глаза и… неожиданно поник, лицо помертвело. Вцепился Борису в рукав пальто и страстно, судорожно, забормотал, захлебываясь от рыданий:
— Я гриб, я гриб, я гриб, я…
Евгений Цветков
Вурдалачка
Нежить чаще других человеческое принимает обличье: ищет чувства согревающего. Живым, однако, такое общение не всегда на пользу.
Среди московских йогов давно поговаривали, что меж ними завелся упырь. Так, лаборантка Валя, встретив в коридоре свою подругу Зину (обе были йогинями и за здоровьем друг друга следили пристально), даже ахнула и руками всплеснула.
— Зина! Да что же ты, мать, прямо сохнешь! — воскликнула.
— Сама не знаю, — охотно отозвалась Зинаида. — Все в порядке, вроде бы и не беременная, а утром встаю такая разбитая, как будто меня всю ночь имели, — усмехнулась, затягиваясь сигаретой, и переступила со звуком каблучками.
Под высоченными каменными потолками храма науки звук раздавался гулко. Толстые гранитные колонны придавали месту солидность, а со стен глядели лики ученых людей. Смотрели умно, но издалека и не одобряли…
— Я думаю, — сказала Валя, — среди наших завелась вурдалачка или упырь.
— Почему обязательно наших? — обиделась Зина.
— Чужого аура не подпустит, — деловито пояснила Валентина. — Только кто? Кто?!
— Из наших, по-моему, некому! — стояла на своем Зинаида. — Не станет никто из наших этим заниматься…
— Ты, Зинуля, человека не знаешь. Своя душа — сумерки, а чужая и вовсе — потемки, как известно.
— Я все-таки думаю, кто-то чужой ко мне ходит. О своем воспоминание бы осталось. А так — одна разбитость утром и тошнота…
На том дело и кончилось, потому что подошли посторонние.
Однако совсем недавно другая йогиня Света проснулась под утро от человеческого крика. Кричал кто-то издалека, потому что не разобрала: мужик или баба кричит. Крик был о помощи, и Света тут же стала обзванивать своих знакомых и спрашивать: не случилось ли с ними чего? Нежить в минуту дремы особо сильно льнет.
Так звонила бесполезно, пока не добралась до Коли. Коля и признался, что это он кричал, потому что к нему во сне явилась вурдалачка и пила кровь. Света, конечно, всем вмиг растрезвонила, мол, есть свидетельство. Однако когда стали допытываться, кто приходил к нему, Коля отрезал:
— Мое дело, — говорит, — кто ко мне приходил.
— Нет! — твердо говорят ему в ответ. — Не только твое. Вон погляди, какая Зина стала бледная и белая. Кто, спрашивается, из нее кровь выпил, цвета лица лишил?
— Откуда я знаю, кто из нее кровь пьет? — кричит Коля.
— А вот и знаешь! Вот и знаешь! — тоже кричат ему в ответ.
— Ничего я вам не скажу, — отвечает Коля, рассердившись. — Нечего в чужую жизнь лезть!
— Ах, так?! — они ему в ответ. — Ну, смотри, потом не жалуйся. Мы тебе помогать больше не станем.