Мир в латах (сборник)
Шрифт:
Измученный непривычной жарой, Степан то и дело вспоминал повозку, везущую карнавальный образ смерти. Здесь, в пустыне, он уже не казался ему декорацией. Среди холмов часто встречались кости погибших животных, казалось, воздух пропитался отвратительным сладковатым запахом гниения.
До самого вечера Степан так и не смог отделаться от неприятного воспоминания. Маска хохочущей смерти стояла у него перед глазами весь день.
Раскаленное красноватое солнце наконец приблизилось к горизонту, караван остановился на ночлег. Рабочие стали разбивать лагерь, натягивать палатки, разносить пищу
В этот вечер Степан впервые пожалел о том, что расстался с домом. Чужая страна казалась ему теперь слишком жестокой, а трудности пути, поджидавшие их впереди, почти непреодолимыми. Проклиная собственную глупость, жару и песок, он стал натягивать палатку. А тут еще солоноватая вода в его фляге кончилась, и пришлось идти за новой. У больших складских палаток, где стояла бочка с питьевой водой, он наткнулся на Сугробова.
— Я как раз собирался тебя искать. Завтра утром постарайся не уезжать с первым караваном. Я что-нибудь придумаю, скажу, что ты должен помочь мне в погрузке.
— Это еще зачем? — не слишком приветливо осведомился Степан.
— Откуда я знаю, зачем. Так велено.
— Кем велено?
— А ты не знаешь? — Сугробов мрачно усмехнулся и отошел, не желая продолжать разговор. Надежды Степана, что его хотя бы здесь оставят в покое, не оправдались. Скорее всего именно теперь ему предстояло рассчитаться по одному из тайных пунктов договора. По крайней мере с ожиданием и неопределенностью будет покончено.
Ночь, которую он почувствовал в день приезда как бы за чертой города, теперь настигла его. Она была рядом, вокруг, стояла между кустов опунций, протянувших к нему из темноты свои усыпанные колючками ладони. Степан глотнул из только что наполненной фляги горькую, как хина, воду. Впервые он задумался о тех, кто подсунул ему договор, а теперь пытается управлять его жизнью чужими руками, определенно, как о врагах. Может быть, стоило рассказать обо всем руководителю экспедиции Силецкому? Вряд ли кто-нибудь отнесется к этому серьезно. А Сугробов попросту откажется от своих слов.
Ночь в этой стране набрасывается из-за угла неожиданно, как живое враждебное существо. Только что вокруг парили сумерки, и вот уж вместо них сплошная тьма. Даже свою белую палатку Степан отыскал с трудом.
Цветы кактусов, ждавшие этой минуты весь долгий, переполненный жарой день, теперь развернули в темноте свои лепестки, и в палатку Степана поплыл одурманивающий аромат.
Степан задернул полог и, хоть он казался не слишком надежной защитой, почувствовал себя несколько уверенней.
Он заснул сразу, едва голова коснулась подушки, и тут же, во всяком случае, так ему показалось, проснулся.
За палаткой стояла все та же душная колдовская ночь, заполненная запахами неведомых растений, странными звуками.
Полог палатки был теперь отдернут, а белая фигура, укутанная в саван, стояла у входа в палатку.
Степан крикнул и не услышал ни звука. Посторонние звуки были не властны проникнуть в эту ночь.
— Не бойся, — тихо, почти ласково, попросил скелет, — меня не надо бояться.
— Я не боюсь, — прошептал
— Конечно. Конечно, ты не понимаешь. Но это не страшно. Понимание придет позже. — Скелет присел на обломок камня, валявшийся возле палатки, снял череп и превратился в очень старого, иссушенного временем человека. Отсветы луны терялись в глубоких морщинах его лица. Годы посеребрили волосы. Старое пончо, отбеленное неукротимым временем и показавшееся Степану саваном, мешковато свисало с худых плеч старца. А может, это все же был саван?..
— Это не саван, — ответил старец, словно слышал все его мысли. — Хотя ты можешь считать мою одежду саваном, потому что я послан за тобой из другого мира. Из того, что для вас, людей, находится по ту сторону смерти. Я должен подготовить тебя.
— Подготовить? — пролепетал Степан плохо повиновавшимся языком, чувствуя, как его страх постепенно переходит в парализующий ужас.
— Ты больше никогда не вернешься в этот мир. Но, прежде чем покинуть его, тебе придется стать воином.
— Я не хочу! — крикнул Степан. И в ответ старец кивнул, словно соглашаясь, словно и не ожидал услышать ничего другого.
— Те, кто отмечен временем, никогда не знают этого сами. Однако пославшие меня могли ошибиться. Посмотрим, как отнесется к тебе Руно. Я ничего еще не решил. Выбирать ученика труднее, чем искать учителя. — Старец вздохнул. — Теперь прощай, мы скоро встретимся снова. — Старец поднялся и еще раз пристально посмотрел на Степана. — Ты совсем не похож на будущего воина.
— Я не воин! Я не собираюсь им становиться! Я хочу вернуться домой, я не имею к этому ни малейшего отношения! — Он кричал запоздалые слова, как камни, швыряя их в пустоту. Никого уже не было возле палатки, даже песок не взметнулся в том месте, где за секунду до этого стоял старец. И тогда Степан проснулся во второй раз.
Высоко поднявшееся солнце уже успело пробраться сквозь тонкие стены палатки, напоминая о том, что в пустыне давно начался новый день. Снаружи не доносилось ни звука, и это показалось Степану необычайно странным. Он рванул “молнию”, распахнул полог и не увидел вокруг ничего, кроме песка, начинавшего белеть под первыми лучами раскаленного солнца. Караван ушел без него.
Глава 3
“Спокойно, — сказал он себе, постаравшись унять бешено застучавшее сердце. Этого просто не может быть. Здесь что-то не так”. Его не могли “забыть”, это исключено, и проспать отход каравана (мероприятие достаточно шумное) он тоже не мог.
Поблизости он не обнаружил ни одного следа, словно караван за ночь испарился, превратился в мираж, в дым или, что гораздо правдоподобней, ночью его, вместе с палаткой, перенесли на новое место, подальше от лагеря. Но кто мог это сделать, зачем? И почему он даже не проснулся? Существовал лишь один вероятный способ…
Он вспомнил горьковатый вкус воды в своей фляге и Сугробова, который, видимо, неспроста поджидал его у бочки. Наверно, он, специально затеяв отвлекающий разговор, сумел подменить флягу. И это, кроме всего прочего, означало, что он остался в пустыне без глотка питьевой воды…