Мир в моих руках
Шрифт:
Светловолосый восхищённо присвистнул. А он лишь зевнул, и, поморщившись, потёр спину.
«Мда, оправлюсь ещё не скоро. И откуда я так свалился?.. Отчего?..»
— Ты кто такой? — заинтересованно уточнил спасённый, — Я тебя на Белой земле не видел.
— Я бы на твоём месте свалил бы отсюда. Может, к ним на подмогу ещё отряд придёт.
— Да не, не придёт! — ухмыльнулся молодой ловкач, — Они, наверное, решили, что эти меня вполне прибьют.
— Ты такой хиляк?
— Ты… — светловолосый побагровел от гнева, сжал кулаки, —
— Ну, ладно, ладно… — он устало потёр спину и шею свободной рукой, потом откинул жезл, развевая Свет, лежащий в его основе, по пространству, — Ты вовсе не хиляк. Вон как ловко чуешь малейшие перегибы Света.
Молодой парень приосанился.
«Да, точно, ещё слишком молодой. Вон сколько спеси. Уж до чего хранители Света гордые, а такой спеси хватит не на один десяток белокрылых»
— Ты вовсе не хиляк. Ты просто сопляк.
Юнец подскочил, как будто в мягкое место ужаленный.
— Вопли оставь на потом. Если жив будешь — наорёшься допьяна. Скажи-ка лучше, ты кому из белокрылых дорогу перешёл, что они за тобой такой сворой бегают?
— Да я так… — парень поморщился, задумчиво потёр изящно выстриженные усы, — Тренируюсь.
— А бьют, словно прибить хотят. В ближайшие сроки, основательно и насовсем.
— Ну… — на сей раз парень смутился, — А тебе какое дело? И почему я твоего лица прежде не видел?
«Потому что в ближайшие пять веков меня на Белой земле не было… хотя… я так скотски навернулся с высоты, что, может, не один месяц провалялся, пока тело не восстановилось до сколько-нибудь приличного уровня… хотя… одежда сгнила… что, несколько лет провалялся под грудой камней?! Да что ж за дрянь-то со мной была?..»
— Слушай, вот станешь сильным, метким… и будешь всем указывать, — осклабился спаситель, — А пока, извини. Для меня ты ещё сопляк. А перед сопляками я оправдываться не буду.
— А по лицу — не шибко старше меня, — усмехнулся светловолосый, руки в бока упёр.
— Вот говорю: сопляк ещё. Взрослый бы столько не трепался языком, а сбежал бы, пока не набежали другие.
— А я прятаться не собираюсь, — был ответ.
— Тебя в детстве с печки уронили? Или с колокольни? Они прибить тебя хотят, по-настоящему!
— А тебе какое дело?!
Мужчина повернулся к нему спиной и спокойно пошёл вперёд. Впрочем, даже не оборачивался — струю Света он мог запустить по копью из искр и так, не глядя. Он же её чуял. Мощь, толщину, скорость, направление… Вот, щенок! Переместился и запустил со стороны!
От шквала искр и молнии светловолосого распластало по мостовой.
«Надеюсь, и затылком хорошо приложило»
Он подошёл к распростёртому телу, наступил ногой ему на грудь, оставив грязный оттиск на белоснежной… уже местами белоснежной вышитой рубашке. Холодно сообщил:
— На первый раз, так уж и быть, прощаю, так как сопляк ещё и туп как дерево. Но если второй раз твою рожу замечу за ударами в спину, в мою спину, по чужим можешь стрелять, сколько твоей надутой гордости угодно — и прикончу.
— Да я…
— Тявкать на меня будешь, если станешь сильным. И умным. Другие долго не живут.
Убрал ногу и пошёл прочь. Снова повернувшись к нему спиной. Спиной к врагам поворачиваться практично — вначале, правда, было дико больно, а потом научился отличать малейшие колебания в Равновесии или сдвиги в хаосе в пространстве — и отвечать.
«Но как всё тело болит дико! Что это было?! Когда?.. Почему?..»
Парень догнал, обогнал, но, встретившись с серьёзным взглядом, подался в сторону, пропустил, пристроился с боку, шагах в четырёх. Улицы были пустынны.
«То ли болезнь свирепствовала, то ли они его долго били — и людей поблизости не осталось. Хотя… хм… нарушений пространства на других улицах особых нет, значит, большинство людей ушли живыми. Просто сбежали. Там, где кого-то убили, в пространстве остаётся неприятный след и сколько-то держится»
— Слушай, а ты кто? — дружелюбно уточнил юнец.
— А ты чего с белокрылыми не поделил?
— А тебе-то…
— Да ну тебя!
Он вроде обиделся и отстал. Шагов на двадцать или около того. Гордый, щенок. Но потом догнал, пристроился сбоку. Заявил, будто об урожае яблок лет трёх, а то и тридцати давности, спокойно и даже со скукой:
— Ну, я подрался с белым Старейшиной.
— Он тебя оскорбил?
— А ты откуда знаешь? — выпучился хранитель.
— Да такую надутую гордость оскорбить немудрено.
— Да ты!..
Устав пререкаться и почувствовав нарастающую головную боль, собирался было переместиться, но парень как учуял, схватил за рукав:
— Постой! Я…
Мужчина смерил его насмешливым взглядом.
— Ну?..
— А давай дружить? — юнец притворно изобразил самую что ни на есть дружелюбную — как ему казалось — улыбку.
«Не с его характером улыбаться с искренней теплотой и дружелюбием»
— А ты, сопляк, смотрю, расчётливый, — усмехнулся.
— Да я просто так… и ты меня спас… давай пойдём и выпьем по такому поводу? — пальцы его скользнули в карман штанов и выскользнули обратно с золотой монетой, — У меня хватит деньжат на отличное вино.
— Раз своих силёнок не хватает справиться со Старейшиной и его сворой, решил завести сильного приятеля? Ты не обнаглел ли?
— Да я искренне! — соврал тот. На сей раз — почти убедительно.
«Только он так волнуется, что я не соглашусь, что в его теле равновесие сдвинулось и заметный всплеск Тьмы. И ведь не подумал же об этом. Или… не прошёл обучение до конца, а уже довёл белого Старейшину. А ведь въедливый же, зараза»
— Тогда впиши в свои расчёты на будущее: если тебя спасли, а ты ударил в спину — потом лучше с предложениями дружбы не приставать. Возможно, одно из твоих милых дружеских заявлений скажет последним, что ты скажешь в своей жизни.