Мир вне времени (Сборник)

Нивен Ларри

— В наше время о таких не знали.

— Нет, знали. Это нейтронные звезды и черные дыры. К тысяча девятьсот семидесятому году было известно несколько пульсаров, а также и то, как они гаснут. Вам надо стараться избегать гаснущих пульсаров. О черных дырах не волнуйтесь — на вашем курсе их не будет.

— Вот и хорошо.

Пирс глядел на Корбелла и веселился.

— Похоже, вы плохо представляете себе свое время.

— Перестаньте! Я был архитектором. Зачем мне знания по астрофизике? Да и учились мы совсем по-другому. — И тут он кое-что вспомнил. — Пирс, вы сказали, что учили английский с помощью РНК. А откуда она взялась?

Куратор улыбнулся и ушел.

У

Корбелла почти не оставалось времени на воспоминания, и он был этому очень рад. Но все же иногда, лежа без сна на своей койке, слушая сонное дыхание тысячи человек и звуки, доносящиеся с любовных коек, он вспоминал… кого-нибудь. Неважно кого. Вначале это была Мирабель, всегда только Мирабель. Мирабель у румпеля, когда они отплывали из бухты Сан-Педро: загорелое лицо, смеющийся рот, большие темные очки… Постаревшая усталая Мирабель прощается с ним на его… похоронах. А вот Мирабель во время медового месяца… За двадцать два года они срослись, как ветви одного дерева. А теперь он вспоминал о ней, как о человеке, которого нет уже двести лет. И его племянница умерла, хотя они с Мирабель едва смогли тогда приехать на ее конфирмацию: Джерома уже мучили боли. А их дочь Энн и трое внуков — совсем крошки! Но кого бы он ни вспомнил, все уже умерли. Все, кроме него.

Корбелл умирать не хотел. Он был до отвращения здоров и на двадцать лет моложе, чем лег в контейнер. Обучение ремеслу пилота захватило его целиком. Если бы только к нему не относились, как к вещи! Он служил в армии двадцать… точнее, двести сорок лет назад и научился исполнять приказы, однако не любил это делать. Во время службы его возмущало, что к нему относятся свысока; но ни один офицер не относился к нему настолько свысока, как Пирс и охранники. Куратор никогда не повторял приказов и не допускал даже мысли о том, что Корбелл может отказаться их выполнять. Он знал, что будет, если он откажется, и Пирс знал, что он это знает. Общая атмосфера больше напоминала лагерь смерти, чем армию. Джером старался не думать о том, что живет, как зомби: он ведь был трупом, который вернули к жизни, хотя и не полностью. Интересно, что сделали с его скелетом? Сожгли?

Новая жизнь оказалась непростой. Было унизительно оказаться на низшей ступени социальной лестницы. Говорить, кроме как с Пирсом, не с кем. И кроме того, большую часть времени Корбелл был голоден. Он набивал желудок один раз в день, но этого было недостаточно. Неудивительно, что он так похудел. Но все тяготы жизни забывались, стоило ему оказаться в учебном кресле. Там его беспомощность превращалась во всемогущество — он был таранщиком! Его нес огонь, горящий внутри звезд; он брал топливо прямо из межзвездного пространства, а электромагнитные поля, как крылья, распахивались на многие мили.

Через две недели после пробуждения Корбелл получил свой курс. Он сидел в кресле, в вену поступал раствор РНК, но иглы он не замечал. На учебном экране высветилась трехмерная схема маршрута (Джером давно перестал гадать, как достигается эффект трехмерности), и масштаб начал плавно уменьшаться. Две капельки и светящийся шарик, окруженный тусклой короной, — эту часть курса пилот уже знал. Линейный ускоритель запустит его с Луны, разгонит до таранной скорости и запустит к Солнцу. Солнечная гравитация увеличит его скорость, а электромагнитные поля смогут захватить и сжечь поток солнечных частиц. Затем он направится за пределы Солнечной системы, по-прежнему набирая скорость.

Масштаб на экране уменьшился, но расстояния между звездами все равно оставались пугающими. Звезда

Ван Маанана была в двенадцати световых годах. Торможение начнется почти сразу, когда корабль пройдет половину пути, и будет нелегким. Скорость должна снизиться достаточно для того, чтобы доставить на планету биологический зонд, но при этом остаться таранной, и при этом массу звезды Ван Маанана надо использовать для изменения курса. Никакого пространства для ошибки! Затем — дорога до следующей цели, та еще дальше от Земли. Корбелл смотрел и впитывал информацию. Часть его сознания поражалась величине расстояний, а часть словно знала весь путь наперед. Десять звезд, все — желтые карлики, похожие на Солнце, среднее расстояние между ними пятнадцать световых лет; один раз придется преодолеть двадцать два световых года, и на этом переходе скорость будет почти равна скорости света. Удивительно, но таранный эффект на таких скоростях будет работать только лучше. Пилот сможет использовать увеличение водородного потока и подтянуть поля-ловушки ближе к кораблю, сконцентрировать их.

Итак, десять звездных систем. Растянутая кольцевая траектория движения, которая приведет его обратно к Земле. Часть пути пройдет на субсветовой скорости, в результате на Земле пройдет триста лет, а Корбелл проживет двести лет по корабельному времени; правда, часть пути придется провести в анабиозе.

Эта мысль прошла мимо при первом просмотре учебной программы, да и при втором тоже. Джером осознал ее, только идя в физкультурный зал.

Триста лет!

III

Наверное, на улице сейчас день. Только окон в спальне нет, а освещена она всегда скудно — света едва хватило бы для чтения, будь здесь книги. Для Корбелла это время сна, но заснуть он не мог и молча страдал, глядя в глубину спальни. Почти все ее обитатели спали, только одна пара с большим шумом занималась любовью на двойной койке. Несколько человек лежали на спине с открытыми глазами, двое женщин тихо переговаривались. Их языка Корбелл не понимал, а по-английски никто из обитателей спальни не говорил.

Джером Корбелл страшно скучал по дому.

Хуже всего ему пришлось в первые несколько дней. Запах он перестал замечать довольно быстро. Бывший «отморозок» мог различить характерные запахи множества людей, но все вместе они составляли общий шумовой фон. Хуже обстояло дело с любовными койками. Корбелл во все глаза смотрел на тех, кто их занимал, и слушал, когда ему удавалось заставить себя не смотреть. Однако сам он отклонил два красноречивых предложения миниатюрной брюнетки со всклокоченными волосами и миловидным личиком. Заставить себя при всех заняться любовью он не мог.

В отличие от любовных коек, избежать посещения туалета невозможно. Первый раз Джером смог сходить туда, только глядя строго на носки своих ботинок. Когда он натянул комбинезон и поднял глаза, выяснилось, что несколько обитателей спальни наблюдают за ним с веселым интересом. Их могла насмешить его стеснительность или то, как он опустил комбинезон до самых щиколоток. А возможно, дело было том, что он нарушил очередность пользования туалетом.

Корбелл очень хотел домой. Сама мысль об этом была парадоксом, ведь его дома давно не было. Он и сам мог исчезнуть вместе с домом, если бы не стал «отморозком». Однако разумные доводы тут не помогали — он хотел домой, к Мирабель, куда угодно: в Рим, Сан-Франциско, Канзас-Сити, Бразилию… Когда-то Джером жил в этих местах и везде чувствовал себя как дома, но это место домом ему никогда не станет.