Миражи
Шрифт:
«Ты и все остальные люди только существуете. А это — не одно и то же. Вы существуете исчезающе малый период времени, причем независимо от своего желания, и умираете, так и не поняв, зачем появились на свет. А жизнь — это процесс, полностью контролируемый разумом…»
«Значит, мы могли бы стать бессмертными?..»
«Могли бы, но вы отказались от знания и приняли веру. А она исключает знание…»
«То есть у нас больше нет шансов?..»
«Во Вселенной ничего не происходит однократно, раз и навсегда. Все процессы, и жизнь в том числе, цикличны, и только цель одна — равновесие, баланс, гармония… Кода-то люди выбрали
«Кто же ты? — запоздало спохватился молодой человек. — Бессмертный?..»
«И да, и нет. Я страж храма — хранилища знания. И я — ключ к хранилищу…»
«А кто же тогда я?..»
«Ты — тот, кто мог бы стать новым хранителем…»
«Значит, ты можешь открыть мне Знание?»
«Нет, потому что ты все еще веришь. Ты не готов к Знанию. Прощай…»
Генрих вновь оказался возле черной стелы, но уже сидящим на полу и совершенно мокрым от пота. В голове был полный сумбур, перед глазами все еще плясали цветовые пятна и поэтому когда кто-то коснулся его плеча, молодой человек едва не подпрыгнул от неожиданности.
— С вами все в порядке? — донесся будто издалека до него голос профессора.
— Н-не знаю, — честно признался Генрих.
— А-а, значит, вам удалось, — то ли с удовлетворением, то ли с сожалением констатировал Шнайдер.
— Что удалось? — не понял тот.
— А вот я не смог, — продолжал профессор, словно разговаривая сам с собой. — Испугался, наверное.
— Вы слишком верите в то, что этого не может быть, — вдруг сказал Генрих с плохо скрываемой жалостью. — И все же привели меня сюда…
— …чтобы снова убедиться, что оно существует! — почти выкрикнул Шнайдер, сморщившись и сжав кулаки. — Но почему?! Господи, почему именно я?!.
— Значит, вы тоже имеете шанс…
— Нет, мой юный друг, — плечи профессора поникли, будто на них легла невидимая тяжелая плита, — ни я, ни вы не имеем никаких шансов. Сегодня не наш выход. Антре, господа!..
— Но почему?! — глаза Генриха наполнились безмерным удивлением. — Я же сам слышал, как страж сказал…
— Помилуйте, мой юный друг, о чем вы? — махнул рукой Шнайдер и достал сигареты. — Верующим заказана дорога в рай, как бы ни парадоксально это звучало, — он с трудом прикурил — зажигалка прыгала в его руке, разбрасывая искры. — Может быть, наши внуки… или даже правнуки смогут… если захотят… а мы — нет!
— Так значит, вы тоже побывали там? — посветлел лицом Генрих.
— Нет, — резко и как-то поспешно ответил профессор. — Я испугался… да. Просто до вас туда… ходил еще один… мой сотрудник. И он мне подробно рассказал…
— И где же он?
— Он… умер. Несчастный случай — наступил на черного аспида.
— Жаль, я бы с ним поговорил…
— Послушайте добрый совет, Генрих, — Шнайдер обнял его за плечи, увлекая к выходу, и рука его при этом мелко дрожала — то ли от нервов, то ли от холода, — для вас самым лучшим будет считать все это сном или… миражом! Мы же с вами посреди самой большой пустыни мира, и она просто шутит с нами.
— Но я же видел, профессор, видел и слышал! — молодой человек резко
— Оставьте, Генрих, это все от жары и избытка воображения. В молодости такое бывает.
— Так что же теперь — все забыть?! — не сдержал возмущения тот.
— Именно, мой юный друг! — голос Шнайдера неожиданно обрел прежнюю уверенность. — Поверьте, для нас с вами, да и для большинства других, самое правильное — забыть. Так легче. Уж я-то знаю!
— А как же Храм?..
— А что — Храм? Ну, открыли еще один памятник эпохи Древнего Царства, предположительно, четырнадцатой династии: культовое сооружение, разграбленное во время нашествия гиксосов и потому недостроенное, не имеющее фресок и статуй. Для науки особой ценности не представляет, — профессор говорил все это монотонно-лекторским голосом, будто диктовал отчет об экспедиции, стоя на ступенях портала Храма Ситхим и глядя отсутствующим взглядом на кроваво-красный диск, опускающийся меж двух барханов. — Самум идет, — добавил он безо всякого перехода и лишь теперь посмотрел на примолкшего ученика.
Молодой любознательный ученый исчез. Перед Шнайдером стоял лощеный офицер вермахта и целился в него из табельного парабеллума.
— Герр Шнайдер, — заговорил он чужим лязгающим голосом, — я, гауптман фон Хайзен, уполномочен лично генерал-фельдмаршалом Гейдрихом передать вам благодарность за ценное научное открытие, а от себя добавлю, что вы представляете особую опасность для рейха и фюрера…
— Помилуйте, господин капитан, — опомнился несчастный профессор, — какую еще опасность?!
— Вы сознательно пытались ввести в заблуждение меня, представителя департамента по астрологии и оккультизму, заставив поверить в существование некого Высшего Знания, недоступного простым смертным, и даже разыграли целый спектакль, использовав свои способности гипнотизера…
— Генрих, опомнитесь! Что вы говорите?! Я…
— Именно это я и делаю, профессор, — тем же металлическим голосом сказал гауптман фон Хайзен и нажал на курок.
Пуля ударила ученого в грудь и заставила упасть на колени. Кровь толчком выплеснулась из раны сквозь дыру на рубашке. Шнайдер с удивлением уставился на расплывающееся багровое пятно, потом перевел изумленный взгляд на бывшего ученика:
— Вы совершаете ошибку, господин капитан, — профессор закашлялся, на губах его появилась розовая пена.
— Я спасаю рейх и фюрера! Объект, в виду его особой опасности, будет уничтожен в течение сорока восьми часов нашими доблестными люфтваффе. — Генрих растянул в зловещей улыбке тонкие губы. — Ведь вы же сами убеждали меня, что ни мы, ни наши дети не имеем никаких шансов воспользоваться открытием, так почему вы решили, что это позволено будет сделать другим? Aut Caesar — aut nihil, профессор!
Вторая пуля вошла Шнайдеру точно в лоб, швырнув ученого навзничь на припорошенные песком идеально гладкие плиты храмовой площади.
Гауптман фон Хайзен сунул пистолет в кобуру, оглянулся на кровавое зарево заката, уже подернутое мутной завесью вспыленного песка, и легким упругим шагом направился в сторону лагеря экспедиции. На вершине бархана Генрих непроизвольно оглянулся и вдруг увидел в закатных отсверках долину с полноводной рекой и холмы, поросшие лесом, и город с храмом на центральной площади, к которому не вела ни одна дорога. Молодой человек судорожно сглотнул и попятился.