Мирное время
Шрифт:
***
Проблемы с симбионтом у Йеннер были всегда. Ее уровень синхронизации с паразитом даже в лучшие дни составлял восемьдесят два процента вместо стандартных девяноста восьми, в худшие мог опускаться до шестидесяти. Если бы не Война Режимов на Ламии, Йеннер никогда не рискнула бы на операцию по вживлению. Максимум она обзавелась бы самым лояльным бытовым симбионтом, просто чтобы не чувствовать себя ущербной.
Но когда напала Федерация, у нее не осталось особого выбора. Симбионтов вживляли всем, кому только могли, — боевые модели. Тогда, как и многие ламианцы, Йеннер просто хотела пережить хотя бы еще один день. Низкий уровень
Война Режимов на Ламии длилась пять лет, которые время от времени все еще снились Йеннер в кошмарах: изувеченные тела, разорванные плетьми, крики раненых. Развешанные по улицам трупы. Тиканье бомбы, пальцы, дрожащие на коннекторах — который из них?
Допросы.
Это были очень паршивые пять лет — и три года в мобильных войсках, и еще два в Карательном Корпусе, но они не оставляли времени думать о проблемах с симбионтом.
После подписания мирного договора с Федерацией, когда время у Йеннер появилось, проблемы встали перед ней во весь рост — синхронизация шестьдесят шесть процентов, симбионт, который все время норовил выйти из-под контроля и в добавок к врожденной повышенной агрессивности требовал эмоциональную диету из адреналина, возбуждения и чужой боли.
Симбионты питались человеческими эмоциями и постепенно привыкали к определенному рациону. Перестроить их было сложнее, чем заставить ребенка бросить фастфуд в пользу синтетических листьев салата.
Когда Ламия победила, Йеннер стала героем всей колонии, получила статус принцессы и больше наград, чем вмещала ее униформа, но не могло быть и речи о том, чтобы дальше оставаться на планете: Йеннер помнила войну, помнила кровь на улицах, допросы в Императорском Дворце, и симбионт заставлял ее хотеть еще.
О переводе на станцию RG-18 Йеннер попросила сама, хотя объективно говоря, могла требовать от новой Королевской Семьи и большего. Но станция находилась на самой границе обитаемой зоны галактики и была настолько мирной, насколько только могла быть ремонтная точка. Ламия была совладельцем станции, и Йеннер отправили туда наблюдателем и начальником безопасности.
На станции Йеннер действительно стало лучше — удалось восстановить синхронизацию до восьмидесяти, унять приобретенную за годы войны паранойю и даже набрать несколько лишних килограмм на высококалорийных пирожных, которые так мастерски готовили в местном ресторанном комплексе. RG-18 ничем не напоминала Ламию, и это было главным. Симбионт долгое время никак не проявлял себя и довольствовался только чувствами носительницы: как правило, он поглощал эмоциональный шлак Йеннер во время просмотра сопливых мелодрам, к которым она, к собственному стыду пристрастилась.
Это была хорошая жизнь — сонная, рутинная, но хорошая.
Пока не появился Орст Вернер — механик X-класса, светловолосый, голубоглазый берлинец.
Йеннер прожила на станции два года, ни разу с ним не пересекаясь — персонал насчитывал больше пяти тысяч человек, и если бы не Ларри Кромель, жила бы себе спокойно и дальше.
Ларри был механиком третьего сектора, в котором располагались жилые комнаты Йеннер, и довольно приятным в общении парнем. Если у нее что-то ломалось, чинить приходил именно Ларри. Недостаток, насколько могла судить Йеннер, у него был только один — как и многие юпитерианцы, Ларри на дух не переносил профессиональной критики. В механике Ларри считал себя гением и богом,
Йеннер так и не узнала, что он не поделил с Вернером, но этого оказалось достаточно, чтобы Ларри прибежал к ней с жалобой.
Жалоба была составлена по всем правилам и кратко сводилась к тому, что старший механик Вернер собирает запрещенное на станции оборудование.
Йеннер плохо представляла себе, что такого запрещенного можно было собрать в их захолустье, но разбираться с такими жалобами входило в ее обязанности, и она честно пошла проверить.
Их первая встреча с Вернером началась как сцена в плохой порнухе: Йеннер зашла в технический блок тринадцать, который даже внешне не соответствовал нормам безопасности, потому что был почти полностью заставлен всяким механическим хламом. Посреди блока стоял собранный из какого-то шлака боевой дроид модели SW-17 — кривоватый, но вполне узнаваемый, а из-под дроида торчала крепкая мужская задница, обтянутая стандартным комбинезоном ремонтного персонала. На заднем кармане была голографическая наклейка "технобог".
Механик Вернер увлеченно копался во внутренностях горе-дроида — действительно запрещенного на ремонтной станции, и лучился энтузиазмом так сильно, что симбионт впитывал его, чуть ли не причмокивая.
Такая сильная реакция на чужие эмоции была довольно редкой, но Йеннер тогда не придала этому значения — синхронизация с симбионтом у нее почти неделю держалась на восьмидесяти двух и трех десятых процента, что составляло их личный рекорд.
Вернер был очень увлечен. Время от времени он наугад тянулся рукой к инструментам, нащупывал нужный и принимался копаться дальше.
Йеннер дала ему еще десять минут блаженства, прежде чем разрушить идиллию:
— Это боевой дроид, если не ошибаюсь.
Под дроидом что-то грохнуло. Вернер выругался, и начал выбираться наружу — показались мощные плечи и следом светловолосая голова.
Он действительно оказался типичным берлинцем — высоким, светловолосым и голубоглазым. Короткие волосы торчали в разные стороны и были перепачканы чем-то темным. Кажется, топливным стабилизатором.
Сначала Вернер застыл, явно не зная, как реагировать, потом оглядел Йеннер с головы до ног, задержавшись взглядом на корсете, и широко усмехнулся:
— Ого. Вау. Похоже, у меня сегодня удачный день.
— Не очень, механик Вернер, — разочаровала его Йеннер и достала виртуальное удостоверение начальника безопасности.
Реакция механика не удивляла. Йеннер уже привыкла к тому, что на станции традиционное ламианское платье — особенно кожаный корсет из ремней — многие воспринимали неправильно. — Вы бы хоть прикрылись.
Он торопливо потянулся рукой к ширинке, которая к счастью, была все-таки застегнута.
— Я имела в виду дроида.
— А. Это? — Вернер сразу же почувствовал себя увереннее, расправил плечи и ткнул пальцем в боевую машину. — Ничего не знаю. Собирал какую-то херню, получилось вот это. Исключительно мирный образец.
— Это молекулярный взрыватель я вижу на плече у вашего мирного образца?
Вернер невозмутимо пожал плечами:
— Это? Нет, это расщепитель материи для… ээ… бурения.
— Бурения? — переспросила Йеннер. Для того чтобы смотреть Вернеру в лицо, приходилось запрокидывать голову — он был выше ее на две головы и вообще больше походил на солдата, чем на механика. Впрочем, как и все берлинцы.