Мирт. Истина короля
Шрифт:
Удивительно, насколько даже в Призыв Просвещения сохранялось неравенство между людьми: одни на деньги правительства запускали паровые машины, пока другие радовались сотне фунтов за устройство, позволяющее устраивать многократные салюты в разных концах… например, загородного участка.
— Все ваши фейерверки выстрелят одновременно, сэр! — говорил вихрастый юноша, упаковывая провода в бумагу. — А главное, с установкой справится даже ребенок.
— Даже ребенок? — Джеймс довольно улыбнулся своим мыслям. — Это очень хорошо… Мой сынишка
— Передавайте поздравления вашему сынишке!
— Безусловно, — очаровательно улыбнулся Джеймс, отходя от прилавка.
Он был более чем убежден в том, что вихрастый изобретатель не вспомнит его лица уже через четверть часа — его прилавок пользовался популярностью. Вот что значит работать на интересы толпы, угождая низменным желаниям. Джеймс усмехнулся — ему такая роскошь была недоступна. Как и бедняге Габриэлю, который, несмотря на огромный послужной список из заключенных патентов и запущенных в производство изобретений, создавал вещи исключительно полезные обществу, словно не понимая, что общество не поймет и не оценит его старания.
Если бы Джеймс доподлинно не знал, что Мирт не смог бы жить по-другому, даже если бы желал этого всей душой, он бы счел его глупцом. Но фаэ, особенно фаэ, выросшего с определенным долгом на плечах, глупцом называть было бы опрометчиво. Если подумать, то долг Мирта рос с каждым днем с момента изгнания Андерса. Последний фаэ на бриттской земле… Фаэ, о серебряной крови которого не догадаться, глядя со стороны, а тех, кто знал правду, уже почти не осталось: Андерс и его элладская принцесса не посмеют явиться на родину из-за Права на смерть, а что до Джеймса…
Джеймс прикрыл глаза.
Дорога, которую он видел перед собой с той первой минуты, когда разъяренная, безумная толпа проломила входные двери дворца, которая снилась ему в далеком ханьском дворце, уходила в тень. Обрывалась — около ступеней Парламента, потому что в тот момент, когда Джеймс подойдет к нему, его путь закончится. Он не думал о том, что будет дальше. Выживет он или погибнет — это не имеет значения. Жажда власти и трона знакома только тем, у кого не было реальных причин отречься в пользу короны. Месть — все, из чего Джеймс теперь состоял, и он не был уверен, что после того, как взрыв сметет Парламент с лица земли, в нем самом еще что-то останется.
Возможно, ему стоит взойти на жертвенный костер и нажать на спусковой механизм детонатора, стоя в королевской мантии и короне в центре самого большого заряда. К сожалению, его план не подразумевал ни мантии, ни короны — да и где они сейчас, что сделали с ними люди, занявшие королевский дом? Его план состоял из переплетения подземных ходов под зданием Парламента, знании о его архитектурно слабых местах и огромного заряда фейерверков. Последний салют в честь Чарльза Блюбелла VII, его жены, дочерей и сыновей.
Поминальный костер, как принято у фаэ, — чтобы отдать должное серебру в собственных венах.
Вот так и выходило, что именно
Он уничтожит уверенность народа в том, что Парламент был прав.
Он утопит лунденбурхцев в крови и нестерпимой вине за содеянное.
И в конечном итоге он уничтожит и Габриэля Мирта, чьи старания некому будет оценить. А когда Бриттские острова погрузятся в пучину анархии… Джеймса Блюбелла уже не будет ничего касаться.
Перед глазами встало зрелище армады ханьских кораблей, входящих в порт Тамессы. В памяти всплыли все те слова, что он говорил Цзияню за обедом, — о желании протянуть руку своему народу и повести его в лучший мир. Иногда он сам верил в эти слова, иногда задумывался, сколько из всего этого будет ему позволено, иногда — в такие моменты, как сейчас, — равнодушно смотрел в лицо тьме.
Если придется вести людей — он поведет.
Наденет корону. Протянет руку ханьскому императору. Примет на своей земле власть древних богов Феникса и Дракона.
Или падет замертво на мостовую. Потому что в конечном итоге это все не будет иметь значения.
Значение имеет только месть.
Юй Цзиянь неслышно выскользнул из ворот, смешавшись с толпой, и огляделся. В черном плаще и котелке, позаимствованных у Ортанса, металлические детали его лица и тела не так бросались в глаза — особенно на контрасте с тем, что он светил ими с раннего утра, приманивая зевак к паровой машине и объясняя, что к чему.
Мистер Мирт обещал, что после отправления паровой машины он может быть свободен — все равно встречаться и обсуждать итоги Выставки команда планировала не раньше следующего утра. Цзиянь подозревал, что это связано в том числе с мисс Амелией и ее желанием отметить триумф наедине с Габриэлем, и это было закономерно — два героя вечера заслужили этого как никто. Изначально Цзиянь планировал, что все-таки дождется Ортанса и отправится с ним в паб пропустить стакан-другой виски в честь удачного запуска паровой машины, но появление этого человека разрушило его планы на месте.
Этим человеком был Джеймс Блюбелл.
И как бы Юй Цзиянь ни стремился оставить прошлое в прошлом, похоронив его в руинах разрушенной пристани Шэньчэна, все навыки, вбитые в него за годы службы под началом генарала Люй, мгновенно обострились. Блюбелл был здесь, и был явно не просто так. И не стоило тешить себя иллюзиями, что он пришел полюбоваться на изобретение мистера Мирта… Очень хотелось бы поверить в это, но память о последнем разговоре подсказывала другой вывод.
От своего плана Джеймс не отступится.