Миры Артура Гордона Пима. Антология
Шрифт:
Страдалец, казалось, мало извлек облегчений из питья. Рука его была совершенно черной от кисти до плеча, и ноги у него были как лед. Мы ожидали каждое мгновение, что он испустит последнее дыхание. Он страшно исхудал; настолько, что, веся в Нантукете сто двадцать семь фунтов, теперь он мог весить не свыше сорока или пятидесяти фунтов самое большее. Глаза его глубоко провалились и были еле видны, а кожа на щеках так отвисла, что мешала ему жевать какую-либо пищу или хотя бы глотать какую-нибудь жидкость без большой трудности.
Августа 1-го. Продолжается та же тихая погода с угнетающе жарким солнцем. Ужасно страдали от жажды, ибо вода в кувшине совсем сгнила и кишела червями. Нам удалось все же проглотить немного, смешав ее с вином, – жажда наша, однако, была мало утолена. Мы получили большое облегчение, купаясь в море, но могли прибегать к этому лишь через редкие промежутки, ввиду постоянного присутствия акул. Теперь мы видели ясно, что Август не
Августа 2-го. Та же ужасающая тишина и жара. Заря застала нас в состоянии жалкого уныния, а равно и изнеможенными телесно. Вода в кувшине была теперь совершенно непригодной, ибо обратилась в желатинную массу; там ничего не было, кроме червей ужасающего вида и слизи. Мы выбросили все вон, хорошенько вымыли кувшин в море и налили туда немного уксуса из наших кружек с маринованной черепахой. Теперь мы с трудом могли терпеть жажду и напрасно старались утолить ее вином, которое, казалось, только прибавляло масла в огонь и возбуждало в нас высшую степень опьянения. Потом мы старались облегчить наши страдания, смешав вино с морской водой, но это мгновенно вызывало сильнейшую рвоту, так что мы прекратили такую попытку. В продолжение целого дня мы с тревогой выжидали случая выкупаться, но безуспешно, ибо остов корабля был теперь совершенно осажден со всех сторон акулами – без сомнения, это были те же самые чудовища, которые пожрали нашего бедного товарища в прошлый вечер и которые каждое мгновение ожидали другого подобного угощения. Это обстоятельство причинило нам самые горькие сожаления и наполнило нас самыми гнетущими и мрачными предчувствиями. Мы испытывали неописуемое облегчение от купанья, и лишиться этого средства таким ужасающим образом было более, чем мы могли вынести. К тому же еще если бы мы были свободны от ощущения ежеминутной опасности, ибо, если бы кто-нибудь из нас чуть-чуть поскользнулся или сделал неверное движение, он был бы немедленно брошен в пределы досягаемости этих прожорливых рыб, которые нередко бросались прямо на нас, наплывая с подветренной стороны. Никакие наши крики и движения, казалось, не пугали их. Даже тогда, когда Питерс ударил топором и сильно ранил одну из самых больших акул, она постоянно пыталась протесниться к нам. В сумерки нашла туча, но к крайней нашей тоске прошла над нами, не разрешившись дождем. Совершенно невозможно представить себе наши страдания от жажды за это время. По этой причине, а также из-за страха акул мы провели бессонную ночь.
Августа 3-го. Никаких чаяний помощи, и бриг ложится все более и более набок, так что теперь мы совсем больше не можем держаться на ногах на палубе. Хлопотали и старались сохранить наше вино и мясо черепахи, чтобы не лишиться их, в случае если бы мы были опрокинуты. Вытащили два толстых гвоздя из грот-русленей и с помощью топора вбили их в кузов судна с наветренной стороны, на расстоянии приблизительно двух футов над водой, что было не очень далеко от киля, ибо мы находились почти на боку. К этим гвоздям мы привязали нашу провизию, которая здесь была сохраннее, чем в первом месте под грот-русленями. Испытывали величайшую пытку жажды, в продолжение целого дня не было случая выкупаться из-за акул, которые не оставляли нас ни на мгновение. Увидели, что спать невозможно.
Августа 4-го. Незадолго до рассвета мы заметили, что остов судна был килем вверх, и мы пробудились как раз для того, чтобы предупредить возможность быть сброшенными этим движением. Сначала качка была медленная и постепенная, и нам удалось вскарабкаться наверх к наветренной стороне, причем из предосторожности мы предоставили веревкам свисать с гвоздей, которые мы вбили для провизии. Но мы недостаточно рассчитали стремительность толчка, ибо теперь киль стал двигаться слишком яростно, чтобы мы могли держаться вровень с ним, и, прежде чем кто-либо из нас сообразил, что сейчас случится, нас бешено швырнуло в море, и там мы барахтались в нескольких саженях под поверхностью воды, а огромный кузов как раз над нами. Погружаясь в воду, я принужден был выпустить веревку; и, увидав, что силы мои совсем истощились, я едва делал усилия в борьбе за жизнь, в несколько секунд я покорился и приготовился умереть. Но тут я еще раз ошибся, не приняв во внимание естественный обратный скачок к наветренной стороне. Водоворот кверху, который произвело судно, качнувшись назад, вынес меня на поверхность еще более стремительно, чем я погрузился вниз. Когда я поднялся кверху, я увидел себя, насколько мог судить, на расстоянии двенадцати ярдов от корпуса корабля. Он лежал килем вверх, бешено качаясь с боку на бок, и море во всех направлениях было совершенно взбаламучено и полно сильных водоворотов. Я нигде не видел Питерса. Бочонок из-под ворвани плавал в нескольких футах от меня, и различные другие предметы с брига были разбросаны кругом.
Больше всего я страшился теперь акул, которые, я знал, были близко от меня. Для того чтобы помешать им, если это было возможно, приблизиться ко мне, я сильно расплескивал воду обеими руками и ногами, когда плыл к остову корабля, очень вспенивая воду. Этому средству, такому простому, я, без сомнения, и был обязан моим спасением, ибо все море кругом брига, как раз перед тем, когда он опрокинулся, так кишело этими чудовищами, что я должен был быть, да наверное и был действительно, в постоянном соприкосновении с некоторыми из них, пока подвигался вперед. По счастливой случайности, однако, я благополучно достиг бока судна, хотя совершенно обессилев от тех чрезмерных движений, которые я делал, и никогда не смог бы взобраться на него, если бы не подоспевшая вовремя помощь Питерса, который, к моей великой радости, появился вдруг (он взобрался с противоположной стороны корпуса к килю) и бросил мне конец веревки – одной из тех, которые были привязаны к гвоздям.
Едва мы избежали этой опасности, как внимание наше было привлечено другой страшной неминуемой бедой, а именно – страхом голодной смерти. Весь наш запас провизии был унесен за борт, несмотря на все наши предосторожности и старания сохранить его, и, не видя хотя бы отдаленной возможности достать что-нибудь еще, мы оба предались отчаянию, громко плача, как дети, и не пытаясь утешать один другого. Такую слабость трудно понять, и тем, кто никогда не был в такого рода положении, это, без сомнения, покажется неестественным, но нужно припомнить, что ум наш был совершенно расстроен долгим рядом лишений и ужасом, которому мы подвергались, и что в это время на нас нельзя было смотреть как на существа разумные. В последующих опасностях, таких же больших, если не больших, я боролся смело против всех зол моего положения, и Питерс, как будет видно, выказал философский стоицизм, почти такой же невероятный, как теперешняя ребяческая его глупость и распущенность, – временное умственное помрачение давало себя знать.
То, что бриг опрокинулся, а также последствия этого, то есть потеря вина и черепахи, не сделали бы в действительности наше положение более бедственным, чем раньше, если бы не исчезновение простынь, которые до сих пор служили нам для собирания дождевой воды, и кувшина, в котором мы сохраняли ее, собравши, ибо мы нашли, что все днище на два или на три фута от шпангоута до киля, вместе с самым килем, было покрыто густым слоем уткородок [3] , которые оказались превосходной и очень питательной пищей. Таким образом в двух важных отношениях происшествие, которое так ужасно испугало нас, принесло скорее пользу, чем ущерб; оно явило нам запас пищи, которой, пользуясь ею умеренно, мы не могли бы исчерпать в целый месяц, и в значительной степени содействовало улучшению нашего положения, ибо нам стало теперь гораздо более спокойно и опасность сделалась бесконечно меньшей, чем прежде.
3
Вид моллюсков. – Прим. ред.
Однако же трудность получать воду заслонила от нас всю благодетельность перемены нашего положения. Чтобы быть готовыми воспользоваться, насколько возможно, каким-нибудь дождем, если бы он пошел, мы сняли с себя рубашки, дабы применить их, как мы это делали с простынями, не надеясь, конечно, добыть таким образом, даже при самых благоприятных обстоятельствах, и полчетверти пинты за раз. Признаков тучи не показалось за этот день, и пытки жажды были для нас почти нестерпимыми. Ночью Питерс смог заснуть тревожным сном приблизительно на один час, мне же мои страдания не позволяли сомкнуть глаз хотя бы на минуту.
Августа 5-го. Сегодня поднявшийся легкий ветер прогнал нас через огромное количество водорослей, среди них нам посчастливилось найти одиннадцать маленьких крабов, которые составили для нас несколько чудесных блюд. Так как их скорлупа была совсем мягкой, мы съели их целиком и нашли, что они гораздо менее вызывали жажду, чем уткородки. Не видя признака акул среди водорослей, мы решились выкупаться и оставались в воде от четырех до пяти часов, в продолжение какового времени мы испытывали очень значительное уменьшение жажды. Очень освежились и провели ночь немного более спокойно, чем раньше, немного соснув.