Миры Артура Гордона Пима. Антология
Шрифт:
К этой хижине мы были приведены с великой торжественностью, и сзади нас столпилось такое количество туземцев, какое только было возможно. Сам Ту-уит уселся на листья и знаками показал нам, что мы должны последовать его примеру. Это мы и сделали и находились теперь в положении совсем особливо неудобном, если не вовсе опасном. Мы были на земле, нас было двенадцать числом, мы были с дикими, которых было сорок, они сидели на корточках так тесно и близко вокруг нас, что, если бы возник какой-нибудь беспорядок, нам было бы невозможно воспользоваться нашим оружием или хотя бы встать на ноги. Давка была не только внутри шатра, но и с внешней стороны, где, вероятно, был налицо каждый житель всего острова, и лишь непрерывные увещания и горланящие возгласы Ту-уита предохраняли нас от опасности быть затоптанными насмерть. Главная наша безопасность заключалась, однако же, в том, что сам Ту-уит находился между нами, и мы решили плотно к нему прильнуть как к наилучшей возможности выпутаться из дилеммы, сделав его нашей жертвой немедленно при первом выявлении враждебного намерения.
После некоторой суеты восстановилось до известной степени спокойствие, и вождь обратился к нам с речью, очень длинной и очень похожей на речь, произнесенную с ладьи, за одним лишь исключением, что теперь несколько более сильно подчеркивалось «Анаму-му!», чем «Лама-лама!». Мы слушали в глубоком молчании до конца его разглагольствования, после чего капитан Гай ответил вождю, удостоверяя его в вечной своей дружбе и благоволении и, в виде заключения к своим словам, преподнеся ему некий дар из нескольких ниток голубых бус и ножа. При виде первых самодержец, к большому нашему удивлению, вздернул кверху свой нос с неким выражением презрения; нож, однако, доставил ему самое безграничное удовлетворение, и он немедленно повелел дать обед. Обед этот был передан в шатер из рук в руки над головами присутствующих, и состоял он из трепещущих внутренностей какого-то неведомого животного, вероятно одной из этих тонконогих свиней, которых мы заметили при нашем приближении к селению. Видя, что мы в полном недоумении, как тут быть, он, дабы явить нам некий пример, начал пожирать ярд за ярдом эту заманчивую пищу, пока, наконец, мы положительно не лишились возможности больше выдержать и явили столь явные симптомы желудочного бунта, что его величество исполнилось такой степенью изумления, которая уступала лишь изумлению, вызванному зеркалами. Мы отказались, однако, соучаствовать в поглощении тонких яств, находящихся перед нами, и попытались дать ему понять, что у нас вовсе нет никакого аппетита, ибо мы только что окончили преотличный завтрак.
Когда самодержец довершил свою трапезу, мы начали некоторого рода подробный перекрестный опрос, хитроумнейшим способом, какой только могли измыслить, с целью открыть, каковы главные произведения страны и не могли ли бы мы извлечь из них выгоду. Наконец он, по-видимому, составил себе известное представление о том, что мы разумеем, и предложил сопроводить нас к некоторой части побережья, где, как он нас уверял, в большом изобилии можно было найти брюхоногих слизняков (при этом он показал нам образец этого животного). Мы были рады такой заблаговременной возможности ускользнуть от давки толпы и знаками показали, что жаждем идти туда. Мы вышли теперь из шатра и, сопровождаемые всеми жителями селения, последовали за вождем к юго-восточному краю острова, недалеко от бухты, где наше судно стояло на якоре. Мы ждали там приблизительно около часу, пока, наконец, несколько дикарей, обогнув берег, не доставили четыре ладьи до места нашей остановки. Весь наш отряд уселся в одну из лодок, и мы поплыли вдоль закраины уже упомянутого рифа и вдоль другого, еще дальше вовне, где мы увидели гораздо большее количество брюхоногих, нежели старейший моряк среди нас когда-либо видел около островов, находящихся в более низких широтах и наиболее прославленных из-за этого предмета торговли. Мы стояли около этих рифов достаточно долго, чтобы удостовериться, что мы легко могли бы, если нужно, нагрузить этим животным дюжину судов, потом мы направились к шхуне и расстались с Ту-уитом, получив от него обещание, что он доставит нам в течение двадцати четырех часов столько черноголовых уток и черепах галапаго, сколько смогут вместить его ладьи. За все время этого приключения мы не видали ничего в поведении туземцев, что могло бы возбудить в нас подозрения, за одним исключением – той систематичности, с которой их отряд усиливался во время нашего перехода от шхуны к селению.
Глава двадцатая
Вождь сдержал свое слово, и мы вскоре щедро снабдили себя свежими запасами. Черепахи были лучше тех, которых нам когда-либо случалось видеть, а утки превосходили нашу лучшую дичь, ибо были удивительно нежны, сочны и очень вкусны. Кроме того, когда мы объяснили наше желание, дикари доставили нам большое количество темного сельдерея, цинготной травы и лодку свежей и сушеной рыбы. Сельдерей был настоящим угощением, а цинготная трава оказала неоцененную пользу для поправления здоровья тех из наших людей, у которых показались признаки этой болезни. В очень короткое время в списке больных у нас не было уже ни одного человека. Было у нас также много другого рода свежих запасов, среди которых можно упомянуть некий вид ракушек, похожих видом на мули, но со вкусом устрицы. Креветки обыкновенные, так же как и пильчатые креветки, были в большом количестве, а равно яйца альбатросов и других птиц, с темной скорлупой. Мы захватили также большой запас свинины – мяса свиньи, о которой я упоминал раньше. Большинство из наших людей нашли это вкусной пищей, но мне она показалась с привкусом рыбы и вообще неприятной. Взамен всего этого добра мы предложили туземцам такие вещи, как синие бусы, медные украшения, гвозди, ножи и куски красной материи. Они были в полном восхищении от этого обмена. Мы устроили настоящий рынок на берегу, как раз под пушками шхуны, где наша меновая торговля производилась, как казалось, с полной добросовестностью и с той степенью порядка, которой поведение дикарей в селении Клёк-Клёк не давало нам возможности ожидать от них.
Дело шло таким образом совершенно дружественно в течение нескольких дней, и в продолжение этого времени туземцы были часто на борту шхуны, а группа наших людей часто бывала на берегу, надолго уходя в глубь страны и не встречая никаких притеснений. Видя ту легкость, с которой судно могло быть нагружено брюхоногими слизняками благодаря дружескому благорасположению островитян и той готовности, с которой они оказали бы нам помощь при сборе их, капитан Гай решил войти в переговоры с Ту-уитом для того, чтобы воздвигнуть удобные помещения, дабы заготовлять слизняков впрок и заручиться помощью Ту-уита и его племени в собирании возможно большего количества этого товара, в то время как он сам воспользуется хорошей погодой, чтобы продолжать свое плавание к югу. Когда он сказал об этом плане вождю, тот казался вполне, готовым войти в соглашение. Торговая сделка была заключена, совершенно удовлетворявшая обе стороны; при этом было условлено, что, сделав нужные приготовления, как то: отвести надлежащее место, построить часть зданий и сделать некоторые другие работы, для которых потребовались бы все люди нашего экипажа, шхуна будет продолжать свой путь, оставив троих из людей для наблюдения за выполнением плана и дабы научить туземцев хорошенько сушить брюхоногих. Что касается условий, то они были в зависимости от стараний дикарей во время нашего отсутствия. Они должны были получить договоренное количество синих бус, ножей, красной материи и тому подобного за определенное число пикулей брюхоногих, которые должны были быть готовы к нашему возвращению.
Описание свойств этого важного предмета торговли и способ его приготовления могут быть несколько интересны моим читателям, и я не могу найти более подходящего места ввести это описание в свое повествование. Следующая полная заметка об этом предмете взята из одного современного рассказа о путешествии к Южным морям.
«Это тот моллюск Индийского океана, который в торговле известен под французским именем bouche de mer (лакомый кусок из моря). Если я не слишком ошибаюсь, знаменитый Кювье называет его gasteropoda pulmonifera. Его собирают во множестве на берегах островов Тихого океана, изготовляя главным образом для китайского рынка, где он имеет большую ценность, быть может, такую же, как и весьма известные молве съедобные птичьи гнезда, которые, вероятно, сделаны из желатинного вещества, собираемого одним видом ласточки из тела этих самых слизняков. У них нет ни раковины, ни ног, ни какой-либо выдающейся вперед части тела, исключая поглощающего органа и противоположного выводящего протока, но с помощью своих гибких колец, они, подобно гусеницам или червям, проползают в мелководье, и в отлив их видит ласточка, острый клюв которой, войдя в мягкое животное, извлекает клейкое и волокнистое вещество, и оно, высохнув, может скреплять стенки ее гнезда. Отсюда имя gasteropoda pulmonifera.
Этот моллюск продолговатый и различных размеров, от трех до восемнадцати дюймов в длину; я видел нескольких, которые были не менее двух футов длины. Они почти круглые, немного сплюснутые с одной стороны, с той, которая обращена ко дну моря; толщина их от одного до восьми дюймов. В известные времена года они выползают в мелководье, вероятно в целях размножения, ибо их часто встречают парами. Когда солнце сильно действует на воду, нагревая ее, они приближаются к берегу и часто забираются в места такие мелкие, что при отливе остаются на суше, предоставленные солнечной жаре. Но они не производят потомства в мелкой воде, ибо потомства мы никогда не видели, а лишь вполне выросшие слизняки, как было наблюдено, приходили из глубины воды. Они питаются главным образом тем разрядом животнорастений, которые вырабатывают коралл.
Этот слизняк обыкновенно ловится на глубине трех-четырех футов воды; после чего его выносят на берег и надрезают с одного конца ножом, надрез этот в один дюйм или больше, смотря по величине слизняка. Нажимая это отверстие, вынимают внутренности, которые похожи на внутренности других малых обывателей моря. Все это содержимое вымывается и потом кипятится до известной степени, не слишком много, не слишком мало. Потом их закапывают в землю на четыре часа, затем снова кипятят в течение короткого времени, после которого высушивают их или на огне или на солнце. Те, которых сушат на солнце, гораздо лучше. Но тогда как одна пикуля (133 1/3 фунта) может быть высушена таким образом, можно высушить тридцать пикулей на огне. Раз хорошо просушенные, они могут сохраняться в сухом месте три-четыре года без всякой опасности порчи; но их нужно осматривать раз в несколько месяцев, или четыре раза в год, нет ли там сырости, которая их тронула.
Китайцы, как мы упоминали раньше, считают брюхоногих очень большим лакомством, полагаю, что эта пища удивительно укрепляет и питает все тело, возобновляя организм, истощенный невоздержанностью в удовольствиях. Первый сорт продается по высокой цене в Кантоне, по девяносто долларов за пикулю; второй сорт стоит семьдесят пять долларов; третий пятьдесят, четвертый тридцать; пятый двадцать; шестой двенадцать; седьмой восемь и восьмой четыре доллара; малые грузы, однако, продают и дороже в Маниле, Сингапуре и Батавии».
Войдя таким образом в соглашение, мы тотчас начали выгружать на берег все необходимое для приготовления стройки и расчистки почвы. Мы выбрали обширное плоское место около восточного берега бухты, где было много и леса и воды, и на небольшом расстоянии от главных рифов, где водились брюхоногие. Мы принялись за работу с большим рвением и вскоре, к величайшему удивлению дикарей, срубили для нашей цели достаточное количество деревьев, быстро сложили их в порядок для сруба домов, которые в два-три дня были настолько подвинуты вперед, что мы вполне свободно могли поручить остальную работу тем трем людям, которых мы хотели оставить тут. Это были Джон Кэрсон, Альфред Гаррис и Питерсон (все уроженцы Лондона, как я думаю), которые предложили для этого свои услуги.