Миры Артура Гордона Пима. Антология
Шрифт:
Так быстро промелькнули эти события, что мы едва могли верить в их действительность и стояли над телами умерших в некоторого рода глупейшем созерцании, как вдруг мы были возвращены к памяти звуками возгласов, раздавшимися в отдалении. Было ясно, что дикари были встревожены звуком выстрелов и что у нас мало было возможности оставаться не открытыми. Чтобы вновь взойти на утес, нам было бы необходимо идти в направлении возгласов; и даже, если бы нам удалось достичь основания утеса, мы никогда не могли бы взойти на него, не будучи замеченными. Положение наше было чрезвычайно опасное, и мы уже колебались насчет того, в каком направлении начать побег, как один из дикарей, в которого я стрелял и считал умершим, живо вскочил на ноги и попытался обратиться в бегство. Мы, однако, его захватили, прежде чем он успел отдалиться на несколько шагов, и готовились предать его смерти, как Питерс высказал мысль, что мы могли бы извлечь некоторую выгоду, принудив его сопровождать нас в нашей попытке ускользнуть. Мы поэтому потащили его с собой, давая ему понять, что мы его застрелим, если он окажет какое-нибудь сопротивление. В несколько
Доселе неровности почвы, по которой мы проходили, скрывали от нас море, и оно лишь время от времени возникало перед нашими глазами, и когда оно впервые по-настоящему предстало перед нами, до него было, быть может, двести ярдов. Когда мы выскользнули к открытой бухте, мы увидели, к великому нашему смятению, огромную толпу туземцев, выбегавших из селения и отовсюду на острове, они направлялись к нам с телодвижениями, указывавшими на крайнюю ярость, причем они выли как дикие звери. Мы уже готовы были повернуть назад и попытаться обезопасить наше отступление среди скалистой твердыни, как вдруг я увидал направленные носовой частью к берегу две ладьи за большой скалой, уходившей в воду. К ним мы побежали теперь изо всех сил и, достигнув их, увидели, что они были без присмотра и в них не было ничего, кроме трех больших черепах галапаго и обычного запаса весел для шестидесяти гребцов. Мы немедленно завладели одной ладьей и, принудив нашего пленника войти с нами, отплыли в море, налегая на весла изо всех сил.
Мы не отплыли, однако, более чем на пятьдесят ярдов от берега, как достаточно успокоились, чтобы понять тот великий промах, в коем мы были повинны, оставив другую ладью во власти дикарей, которые тем временем были не более чем на двойном расстоянии от бухты сравнительно с нами и быстро бежали, чтобы продолжать погоню. Времени терять было нельзя. Надежда наша в лучшем случае была весьма слабой, но другой надежды у нас не было. Очень было сомнительно, сможем ли мы, при крайнем напряжении сил, вернуться достаточно вовремя, чтобы предупредить захват другой лодки, но возможность все же еще была. Мы могли бы спастись, если бы нам это удалось, а не сделать такой попытки означало предназначить себя неизбежной гибели.
Ладья наша была так построена, что нос и корма были у нее одинаковы, и, вместо того чтобы повертывать ее кругом, мы просто переменили наше положение у весел. Как только дикари заметили это, они удвоили свои вопли, так же как и свою быстроту, и приближались теперь с невообразимою скоростью. Мы гребли, однако, со всей энергией отчаяния и прибыли к спорному месту прежде, чем кто-либо, кроме одного из туземцев, достиг его. Этот человек дорого заплатил за свое превосходное проворство: Питерс прострелил ему голову из своего пистолета, когда он приблизился к берегу. Передовые из остальной толпы были, вероятно, шагах в двадцати или тридцати, когда мы схватили ладью. Мы сперва попытались оттащить ее в глубокую воду, за пределы досягаемости дикарей, но увидели, что она слишком прочно закреплена, и, так как времени нельзя было терять, Питерс с помощью одного-двух тяжелых ударов прикладом мушкета раздробил значительную часть ее носа и одного из боков. После этого мы отплыли. Двое из туземцев тем временем уцепились за нашу лодку и упорно отказывались выпустить ее, пока мы их к этому не вынудили, расправившись с ними ножами. Мы были теперь на воле и направлялись в открытое море. Главная ватага дикарей, достигнув сломанной лодки, испустила самый потрясающий вопль бешенства и разочарования, какой только можно себе вообразить. Поистине, изо всего, что я мог усмотреть касательно этих негодяев, они, по-видимому, являли из себя самое злое, лицемерное, мстительное, кровожадное и совершенно дьявольское племя людей, когда-либо живших на поверхности земли. Ясно было, что нам не было бы пощады, если бы мы попались им в руки. Они сделали безумную попытку погнаться за нами на сломанной лодке, но, увидев, что это бесполезно, снова выразили свое бешенство в целом ряде отвратительных воплей и, горланя, ринулись в холмы.
Мы были теперь освобождены от немедленной опасности, но все же наше положение было в достаточной степени зловеще. Мы знали, что раньше у этих дикарей было в обладании четыре такие ладьи, и мы не знали тогда того, о чем позднее узнали от нашего пленника, а именно, что две ладьи разлетелись в куски при взрыве «Джэн Гай». Мы рассчитывали поэтому, что нас будут еще преследовать, как только враги наши смогут обежать вокруг бухты (расстояние в три мили), где лодки обыкновенно были закреплены. Опасаясь этого, мы приложили все старания к тому, чтобы оставить остров за нами, и быстро плыли, принудив пленника взять весло. Приблизительно через полчаса, когда мы уплыли миль на пять или на шесть к югу, сделалось видно, как большая флотилия из плоскодонных лодок, или плотов, возникла, отплывая от бухты, в явном намерении нас преследовать. Но вот они повернули назад, отчаявшись нас догнать.
Глава двадцать пятая
Мы находились теперь в обширном и пустынном Полуденном океане, на широте, превышающей 84°, в хрупкой ладье и без каких-либо запасов, кроме трех черепах. Долгая полярная зима была, кроме того, конечно, уже недалека, и сделалось необходимым, чтобы мы хорошенько обсудили, какое выбрать направление. Было шесть или семь островов на виду, принадлежащих к той же самой группе и отстоящих один от другого приблизительно на пять или шесть лиг, но ни к одному из них мы не имели никакого намерения дерзнуть приблизиться. Придя с севера на «Джэн Гай», мы мало-помалу оставили за собою наиболее суровые области льда – это, как бы ни мало это согласовалось с общепринятыми представлениями о Полуденных областях, было проверенной опытом достоверностью, которую нам было бы непозволительно отрицать. Пытаться поэтому вернуться назад было бы безумием, в особенности в такое позднее время года. Лишь одно направление, по-видимому, было оставлено для надежды. Мы решили смело править на юг, где было, по крайней мере, вероятие открытия новых земель и больше чем вероятие найти еще более кроткий климат.
Доселе мы видели, что Полуденный океан, так же как Северный, был отличительным образом свободен от яростных бурь и неумеренно бурных валов; но наша ладья была, даже и в наилучшем случае, очень хрупкая по своему строению, хотя и длинная, и мы ревностно принялись за работу с целью сделать ее настолько надежной, насколько это допускали находившиеся в нашем распоряжении ограниченные средства. Остов ладьи был не из чего лучшего, как из коры – коры какого-то неведомого дерева. Ребра были из гибкого ивняка, хорошо приспособленного для той цели, к которой он был применен. У нас было пятьдесят футов пространства от носа до кормы, ширина была от четырех до шести футов, глубина везде четыре фута с половиной – такие лодки значительно отличаются по очертаниям от лодок каких-либо других жителей Южного океана, о которых имеют сведения цивилизованные народы. Мы никогда не думали, чтобы они были изделием невежественных островитян, ими владевших, и несколько дней спустя узнали, расспрашивая нашего пленника, что они действительно были построены уроженцами группы островов, находившихся к юго-западу от той области, где мы нашли их, и что они случайно попади в руки наших варваров. То, что мы могли сделать для укрепления нашей лодки, было поистине очень мало. Несколько больших щелей было усмотрено около обоих концов, и нам удалось законопатить их кусочками шерстяной куртки. С помощью лишних весел, коих было большое количество, мы воздвигли некоторого рода сруб около носа, дабы преломлять силу возможных валов, которые стали бы грозить затопить нас с этой стороны. Мы установили также две весельные лопасти как мачты, поместив их одну против другой, по одной у каждого шкафута, и обойдясь, таким образом, без раины. К этим мачтам мы привязали парус, изготовленный из наших рубашек, – сделать нам это было довольно трудно, ибо в этом мы не могли добиться какой-либо помощи от нашего пленника, хотя он довольно охотно принимал участие во всех других работах. Вид холста, как казалось, взволновал его совершенно особенным образом. Его нельзя было заставить прикоснуться к нему или подойти близко, он дрожал, когда мы пытались его принудить к этому, и вскрикивал: «Текели-ли!»
После того как мы закончили наши приспособления для безопасности лодки, мы направили паруса к юго-юго-востоку, с целью обогнуть наиболее южный остров группы из бывших на виду. Сделав это, мы направили носовую часть лодки целиком к югу. Погода отнюдь не могла считаться неприятной. Все время держался очень тихий ветер с севера, море было гладкое и длился беспрерывный дневной свет. Не было видно ни признака льда; я и не видел его, ни одного даже кусочка, после того как мы оставили параллель островка Беннета. Температура воды была поистине здесь слишком тепла, чтобы лед мог существовать в каком-либо количестве. Убив самую большую из наших черепах и получив из нее не только пищу, но и обильный запас воды, мы продолжали наш путь без какого-либо значительного приключения, быть может дней семь или восемь, в течение какового времени должны были продвинуться на большое расстояние к югу, ибо с нами постоянно шел попутный ветер и очень сильное течение беспрерывно несло нас в том направлении, которому мы следовали.
Марта 1-го [14] . Различные необыкновенные явления указывали теперь, что мы вступаем в область новизны и чудес. Высокая горная цепь светло-серых паров возникала постоянно на южном горизонте, вспыхивая время от времени возвышенными полосами, то устремляясь стрелометно с востока на запад, то с запада на восток, и снова являя ровную и единообразную вершину, – словом, осуществляя все причудливые видоизменения северного сияния. Средняя высота этого испарения, как оно нам являлось с нашей точки, была приблизительно двадцать пять градусов. Температура моря, по-видимому, увеличивалась с минуты на минуту, и было очень явственное изменение в его цвете.
14
По причинам очевидным я не могу в этих датах притязать на строгую точность. Они даны главным образом для ясности повествования, и как они были занесены в мои карандашные заметки. – Прим. авт.
Марта 2-го. Сегодня повторным расспрашиванием нашего пленника мы добились того, что разузнали некоторые подробности касательно острова, где произошло избиение, его жителей и обычаев, – но как теперь я могу этим задерживать читателя? Я могу сказать, однако, что, как мы узнали, в группе было восемь островов, что они управлялись одним общим царем, имя его Тсалемон, или Псалемун, пребывал же он на одном из самых маленьких островов; что черные шкуры, образующие одеяния воинов, принадлежали некоторому животному огромных размеров, которое находилось только в долине около царского двора; что островитяне не изготовляли никаких других лодок, кроме плоскодонных паромов; четыре ладьи были всем, чем они обладали в этом роде, и им они достались совершенно случайно с некоторого большого острова на юго-западе; что имя нашего пленника – Ну-Ну и что он не имеет никакого сведения об островке Беннета; что название острова, который мы оставили, было Тсалал. Начало слов Тсалемон и Тсалал означалось продолжительным шипящим звуком, которому подражать мы нашли невозможным, даже после повторных попыток, и который был тождественен с криком черной выпи, каковую мы съели на вершине холма.