Миры Филипа Фармера. т. 3. Лавалитовый мир. Гнев Рыжего Орка
Шрифт:
По окончании сеанса оцепенение и депрессия Джима уменьшились разве что на малую толику А, ладно. Какая разница.
Глава 22
Джим опустился на самое дно своей собственной карманной вселенной — депрессии. Она была создана из меланхолии и презрения к себе — двух элементов, которые не собирались допускать в свой мир солнце. Джим делал все, что от него требовалось — кроме полетов сквозь пентру, — но медленно и вяло. А ночь диктовала свои арифметические задачи. Джим вел счет своим изъянам и неудачам, пока не
Доктор Порсена не проявил к нему никакого сочувствия.
— Нельзя же все время влачить свои цепи и завывать: «Горе мне!», точно ты призрак в каком-нибудь замке. Одно время ты шел вперед отменными темпами — можно сказать, феноменальными. Теперь ты регрессировал. Ты не только вернулся к самому низкому уровню своей самооценки — ты упал еще ниже. Достиг своего личного надира, так сказать.
У Джима достало духа ответить:
— Это точка, противоположная «Зениту», да? А я никогда особенно не любил смотреть телик.
Психиатр на мгновение опешил, потом улыбнулся и сказал:
— Ну, если в тебе сохранилось достаточно огня для каламбура, хоть и плохого, надежда еще не потеряна.
Джиму так не казалось. Его острота была последней вспышкой угасающего пламени.
— А вдруг Орк умер? — сказал он внезапно. Он сам удивился этому вопросу, но что-то словно толкнуло его изнутри.
На губах Порсены мелькнула тень улыбки. Да он не только Шаман, подумал Джим. Он еще и Сфинкс. Точно так усмехается каменный большой сфинкс в Гизе. Джиму так и виделись пирамиды и пальмы позади Порсены. За тем изъеденным временем лицом таится мудрость веков — и за лицом доктора тоже.
— Если он умер, — сказал Порсена, — ты подберешь себе кого-то другого.
По крайней мере, Порсена не пытается внушить Джиму, что Орк — всего лишь вымышленный персонаж. Может, доктор и думает так про себя, но играет по правилам Джима. Никогда не обесценивать. Это Золотое Правило, а Порсена — Золотой Правитель.
— Я не хочу быть больше никем, — сказал Джим.
— Тогда выясни, жив Орк или нет.
— Я сделаю это. Сделаю ради вас.
— Нет. Ради себя. Ты сделаешь это, потому что это нужно тебе и только тебе.
Доктор перегнулся через стол, устремив на Джима яркие синие глаза.
— Слушай меня, Джим. Я сознаю, что я для тебя авторитет, чуть ли не заменяющий отца и мать. В каком-то смысле это хорошо, потому что со мной ты ведешь себя по-иному, чем с прочими авторитарными лицами в своей жизни. Ты очень стараешься мне угодить, хотя это не обязательно. Ведь я всего лишь руковожу твоей терапией. Ну, возможно, я слишком сухо выразился. Ты мне нравишься, и я думаю, мы могли бы подружиться, когда твое лечение будет закончено. Положим, я действительно обладаю авторитетом, притом я старше тебя. В данный момент я для тебя — лицо вышестоящее, но пользоваться этим не стану — разве что для твоего же блага.
Но нам придется поработать немного, чтобы изменить твое отношение ко мне. Я не Бог и не
С другой стороны, вероятность того, что ошибусь я, гораздо меньше, чем вероятность твоей ошибки. Ты все это помни. Мы займемся твоими взглядами, как я уже сказал. Но главное здесь — твоя терапия. И я настаиваю на том, чтобы ты вернулся в Орка или же подобрал себе другой персонаж. Если ты этого не сделаешь, терапия закончится. Ясно я выражаюсь?
Джим кивнул.
— Что сделал бы Орк, будь он на твоем месте?
— Орк? А, понял! Извините, задумался. Будь он на моем месте, он тут же сиганул бы в пентру. Но я-то не Орк — пока еще нет. Орк никогда не впал бы в депрессию. Во всяком случае, так надолго. Я его знаю…
— Поступай так, как поступил бы он, даже если это, казалось бы, против твоего естества — сделай так, как бы тебе ни было трудно. Ты ведь знал, что тебя ждет нелегкая работа.
— Я постараюсь. Очень постараюсь, — сказал Джим.
Он не думал, что ему это удастся в его теперешнем состоянии. Однако существуют способы это состояние изменить. Только Порсена их бы не одобрил. Ведь употребление наркотиков, кроме тех, что тебе прописаны, здесь карается немедленной выпиской. Но отчаянные ситуации требуют отчаянных средств. Перед групповой терапией Джим отвел Джилмена Шервуда в уголок главного холла.
— Я слыхал, ты приторговываешь, Джил.
— Ничего подобного. Я здесь и для того, чтобы отделаться от наркоты, помимо всего прочего.
— Скажем по-другому. У тебя, кажется, есть доступ к лекарствам, которые могут мне помочь. Я хотел бы получить какое-нибудь, желательно стимулирующего свойства.
— Посмотрим, — сказал Шервуд. — Но здесь ходит много сплетен, большей частью ложных.
— Стимул — великое дело.
— Возможно, это как раз то, что доктор прописал. Но даром в этом суровом мире ничего не делается.
— Я знаю цену, — сказал Джим. — И наличные у меня имеются.
Утром он получил по почте десятидолларовую бумажку с запиской от матери. Он испытал искушение вернуть назад и то и другое, но ему очень нужны были деньги, поэтому он сунул десятку в карман, а записку порвал. И теперь вот половину этой десятки потратит на амфетамин, хотя у него каждый цент был рассчитан. Джим презирал самого себя. И в то же время предвкушал, как встряхнется душой и телом.
Джилмен Шервуд положил руку ему на плечо.
— Есть и другие способы расплатиться, кроме денег.
— Об этом забудь! Последний раз тебе говорю — не пойдет!
Джилмен улыбался отрешенной, надменной улыбочкой, этак свысока. Джим не выносил его замашек и пересиливал себя, прибегая к помощи этого подонка.
— Не отвергай ничего, пока не попробуешь, — сказал Джилмен.
— Господи Боже! Ты уже докапывался здесь до каждого парня и до каждой девчонки! Тебе что, нравится, когда тебя пинают? Это часть твоей проблемы?