Миры Филипа Фармера. Том 4. Больше чем огонь. Мир одного дня
Шрифт:
— Они не могут знать этого наверняка, не могут, — бормотал Кэрд.
— Вероятность достаточно велика. Они не вправе рисковать.
— И апеллировать сейчас бесполезно, — хрипло заметил он. — Не тот случай. Скажи мне — это решение окончательное или можно снова к ним обратиться через пять лет? В конце концов, Ариэль только двадцать. Может, она еще повзрослеет.
— Можешь тогда попытаться еще раз. Однако психопроекция…
— Довольно, — сказал он. — У тебя все?
— Прошу тебя, Джефф. Не так уж все плохо. Ариэль вполне может быть счастлива,
— Ариэль, но не я — только это, полагаю, значения не имеет. Сначала они отвергли Озму, теперь — Ариэль.
— Ты же знал, становясь иммером, что такое возможно. От тебя ничего не скрыли.
— Ну, теперь-то у тебя все?
— Давай, Джефф — убей гонца, принесшего дурную весть.
Он погладил ее руку:
— Ты права, а я нет. Просто… мне так обидно за нее.
— И за себя тоже.
— Да. Можно мне теперь уйти?
— Да. Ох, Джефф, только не плачь!
Он достал из сумки платок и вытер слезы.
— Наверное, тебе сейчас лучше побыть одному, Джефф.
Она встала из-за стола, он тоже. Он пропустил ее вперед, поскольку она была выше по званию. Когда она остановилась, чтобы кассир мог вложить счет в ее опознавательный диск, он прошел к выходу, сказав тихо:
— До встречи, Тони.
— Не забывай докладывать, — сказала она ему вслед.
По рации, встроенной в часы, он вызвал из участка машину, услышал, что придется подождать двадцать минут, и остановил такси. Несколько кредиток, не велика важность. Однако, сев в машину, он пожалел, что не стал ждать. Он с трудом сдерживал слезы — в роботокаре он мог бы выплакаться вволю.
К участку он подъехал уже с сухими глазами. Прошел к себе в кабинет и доложился Уолленквисту — майора разбирало любопытство по поводу его встречи с Хорн, но он не смел задавать инспектору слишком много вопросов.
Гриль исчез бесследно, словно провалился в древние заброшенные катакомбы метро и канализации. Возможно, именно туда он и ушел. Десять патрульных с сержантом во главе сейчас разыскивали его на самом глубоком известном участке под университетом Йешива. Пока что они обнаружили только пробитый человеческий череп — похоже, давний, — несколько громадных крыс и две почти неразличимые надписи двадцать первого века:
НЕНАВИЖУ ГРАФИТИ Я ТОЖЕ, А ЕГО БРАТ ЛУИДЖИ ХРЕН МОРЖОВЫЙ
И Рутербик скрылся, точно кролик в зарослях вереска.
Сменщица Кэрда, детектив-инспектор Барнуолт, пришла в три часа. Он ввел ее в курс дел, и они немного поговорили о попытках молодежи вновь ввести в моду брюки.
— Мне не нравится, — сказала Барнуолт. — Эти штаны такие тесные, так обтягивают. Я пробовала и почувствовала себя неловко. Не знаю, по-моему, так одеваться аморально.
Кэрд засмеялся:
— Я слышал, что в среду штаны уже носят все — и молодые, и старые.
— Ну, что с этих средовиков возьмешь, — пожала плечами Барнуолт.
Глава 6
Кэрд
Озма надела белую шапочку с длинным красным козырьком, из клипс в ее ушах свисали синтетические орлиные перья, глаза она подвела зеленым и зеленым же накрасила губы, нарумянила щеки, на ней была широкая прозрачная блуза, блестящая зеленая юбка колоколом до пят, красные чулки с блестками и ярко-зеленые туфли на высоких каблуках. Множество колец на пальцах и алый зонтик завершали ее туалет.
— А твой где? — спросила она.
— Мой что?
— Твой зонтик.
— В прогнозе сказали, что дождя не будет.
— Ты прекрасно понимаешь, о чем речь. К вечернему костюму обязателен зонтик.
— И ты будешь несчастна, если я его не возьму.
— Не то что несчастна, мне просто будет неловко.
— И это называется не признающая условностей артистическая натура. Что ж, ладно.
В семь часов они вышли из дома, каждый с большой наплечной сумкой, и сели в такси. Когда они приехали, огромный вестибюль музея уже заполняли гости, все с коктейлями или чем-то покрепче в руках, стоящие и болтающие тесными кучками или бродящие от группы к группе. Фатические линии общения, как выразился один антрополог двадцатого века, функционировали исправно. Все говорили, и никто никого не слушал.
Поздоровавшись с хозяевами, Кэрд и Ван приобщились к спеси целевиков. Наскучив ими, Кэрд переместился в гордыню давленщиков, а Озма — в суп супернатуралистов. Последние были не художники вышеназванного направления, а новая школа, приверженцы которой стремились показать себя реалистически не только снаружи, но и изнутри. По их замыслу, одна половина головы должна оставаться такой, какой ее видит глаз, другая же — служить окном в глубины: кожа удаляется, череп удаляется, виден мозг, то, что в мозгу, и темная тень подсознания.
Кэрд не видел в супернатурализме ничего ценного или примечательного, но с Озмой на этот предмет не спорил. Что он, в конце концов, понимает в искусстве? А ей это доставляло удовольствие, хотя ему и надоедали порой ее разговоры на эту тему.
В половине одиннадцатого вечер был в самом разгаре. Озму уговорили расписать хозяина дома. Он стоял голый посреди вестибюля, а она импровизировала на нем. Кэрд, стоя далеко в толпе, гадал, не сделает ли она из своей натуры кузнечика.
— Вам звонят, инспектор, — сказал официант. — Полоска около двери, как войдете в зал Абсолютного Нуля.