Миры Филипа Фармера.Том 08. Магический лабиринт
Шрифт:
— Черта с два! — взревел Клеменс. — Я потоплю его пароход, который так любил когда-то! Теперь он мне не нужен! Иоанн обесчестил его, превратил в бордель, провонял его! Я потоплю его, чтобы не видеть больше. И так ли, этак ли, но избавлю мир от Иоанна Безземельного. Когда я покончу с ним, он станет Иоанном Бездыханным!
— Мы надеялись, — сказал Герман, — что после стольких лет — через два поколения, как считали раньше — ваша ненависть остыла, а то и угасла совсем.
— Еще бы, — саркастически отозвался Клеменс. — Бывали такие минуты, дни, недели, месяцы, да что там — и годы, когда я не думал
И я, собравшись с силами, кричал: «Вперед без страха и сомненья! Вперед, пока не схватим Иоанна-злодея и не отправим его на дно Реки!» Мысль о моем долге и самое горячее мое желание — услышать, как будет визжать Иоанн, прежде чем я сверну ему шею — вот что поддерживало меня на протяжении, как вы изволили выразиться, двух поколений!
— Мне грустно это слышать, — только и сказал Герман.
Продолжать разговор на эту тему было бесполезно.
Глава 25
Бёртон, снова мучаясь проклятой бессонницей, тихо вышел из каюты. Алиса не проснулась. Он прошел тускло освещенным коридором с техасской палубы на летную. Туман подбирался к палубе «Б». Палубу «А» уже затопило. Небо над головой сияло звездами, но с запада быстро надвигались тучи. Небо здесь было узким — его закрывали горы по обе стороны долины. «Рекс» стоял в заливе двумя милями выше ущелья, но долина тут была немногим шире. Холодное, мрачное, наводящее тоску место. Иоанну стоило трудов поддерживать в команде боевой дух.
Бёртон зевнул, потянулся и подумал, не закурить ли ему сигарету, а то и сигару. Черт бы драл эту бессонницу! За шестьдесят лет жизни в этом мире пора бы научиться бороться с этим бедствием, от которого он пятьдесят лет страдал на Земле. (Ему было девятнадцать, когда его поразил этот страшный недуг.)
Ему предлагали множество способов излечиться. У индусов дюжина таких средств, у мусульман не меньше. У диких племен Танганьики существуют свои испытанные методы. Да и в этом мире он уже перепробовал с десяток. Нур эль-Музафир, суфи, обучил его методике, которая оказалась несколько поэффективнее прочих. Но за три года, продвигаясь на дюйм-другой ночь за ночью, старая ведьма-бессонница вновь отвоевала свой плацдарм. Порой Бёртон почитал себя счастливцем, если ему удавалось проспать две ночи из семи.
— Ты мог бы победить бессонницу, — сказал ему Нур, — если бы знал, что ее вызывает. Бороться нужно с первопричиной.
— Да. Знай я, в чем она, первопричина, и как ее искоренить — я бы не только бессонницу победил, но и весь мир в придачу.
— Сначала
Двое часовых у заднего входа на техаску двинулись в обход по полутемной летной палубе, сошлись на середине, отсалютовали винтовками друг другу, повернулись, снова зашагали в конец палубы, повернулись и начали все сначала.
Здесь несли свой четырехчасовой караул Том Микс и Грапшинк. Бёртон заговорил с ними без опаски, зная, что в передней части техаски есть еще двое часовых, двое в рубке и еще множество по всему пароходу. После налета Клеменса Иоанн по ночам ставил часовых везде.
Бёртон поболтал немного с Грапшинком, американским индейцем, на его родном языке, желая выучить и этот. Том Микс внес свой вклад, рассказав сальный анекдот. Все посмеялись, а Бёртон сказал, что слышал другую версию в эфиопском городе Хараре. Грапшинк сознался, что и он слышал нечто подобное на Земле — а было это за тридцать тысяч лет до Рождества Христова.
Бёртон сказал, что проверит другие посты, спустился на главную палубу «Б» и пошел на корму. Проходя мимо светлого пятна в тумане, он краем левого глаза уловил какое-то движение. Не успел он обернуться, как получил удар по голове.
Очнулся он, лежа на спине и глядя в туман. Выли сирены, некоторые совсем близко. Затылок страшно болел. Бёртон ощупал шишку, поморщился и поскорей убрал руку. Шатаясь, он поднялся на ноги и увидел, что по всему пароходу зажглись огни. Люди с криками пробегали мимо. Кто-то остановился — это была Алиса.
— Что случилось? — крикнула она.
— Я знаю только, что меня кто-то оглушил. — И он двинулся на нос, но принужден был ухватиться за стенку.
— Пойдем, я отведу тебя в лазарет.
— К черту лазарет! Веди меня в рубку. Надо доложить королю.
— С ума сошел. А если у тебя контузия или череп поврежден? Тебе даже ходить нельзя. Нужно лечь на носилки.
— Чепуха, — буркнул он и заковылял дальше.
Она заставила его опереться на нее, и они вместе зашагали на нос. Бёртон слышал, как поднимают якоря и скрежещут цепи в клюзах. У паровых пулеметов и ракетных установок выстроились расчеты.
— Что случилось? — спросила у кого-то Алиса.
— Не знаю! Говорят, большой катер увели. Вверх по Реке.
Тогда, подумал Бёртон, меня огрел тот, кто стоял на стреме.
Он был уверен, что кражу совершили свои же. Вряд ли кто-то мог пробраться на борт незамеченным. Со времен налета по ночам здесь всегда работают сонары, радар, инфракрасные детекторы. Операторы не смеют глаз сомкнуть. Последнего, кто уснул на посту десять лет назад, скинули в Реку через две минуты после разоблачения.
В рубке Бёртону пришлось подождать, пока король найдет минуту и для него. Выслушав доклад о происшедшем, Иоанн не проявил никакого сочувствия: он был вне себя, бранился, отдавал приказы, топотал по рубке.
— Ступай в лазарет, Гвалхгвинн, — велел он. — Если доктор сочтет тебя негодным для службы, пусть тебя заменит Демагтс. Все равно от десантников теперь толку чуть.
— Да, сир, — сказал Бёртон и отправился в госпиталь на палубе «В».
Доктор Дойл просветил ему череп рентгеном, очистил и перевязал рану на голове и велел полежать.