Миры Пола Андерсона. Том 19

Андерсон Пол Уильям

Она покачала головой:

— Нет, не нужно так думать. Нет нужды доказывать, мы отлича­емся от вас. Очевидно, в ходе мутации мы утратили некоторые черты, присущие остальному человечеству. Однако различия между нами не так уж велики, и нельзя сказать, что мы выше вас. Не забывай, это вы прилетели к нам, а не мы к вам. Мы так и не сумели построить звездолеты.

— Не захотели, — поправил он ее.

В памяти Тольтеки всплыли слова Ворона, сказанные еще в Звездаре: «Нормальные люди не могут быть постоянно кроткими и разумными. При таком малочисленном населении они добились потрясающих успехов. Энергии им не занимать. Но куда они дева­ют излишнюю энергию?» Тогда эти слова его разозлили, и он еще подумал: только профессионального убийцу может испугать всеоб­щее здравомыслие. Теперь он поневоле стал понимать, что с науч­ной точки зрения вопрос Ворона вполне мотивирован.

— Мы отказались не только от этого, но и от многого друго­го, — сказала Эльфави с ноткой сожаления в голосе.

— По правде говоря, я так и не могу понять, почему вы хотя бы не освоили незаселенные территории Гвидиона.

— Несколько столетий тому назад мы заключили всеобщее со­глашение, стабилизировавшее численность населения. Его даль­нейший рост привел бы только к уничтожению природы.

Они снова вышли на поляну, простиравшуюся вверх по склону до самого обрыва. Трава была усыпана белыми цветами; как и везде, здесь рос уже знакомый Тольтеке кустарник со звездообраз­ными листьями; воздух наполнял пьянящий аромат его бутонов, готовых распуститься. За грядой холмов лежала глубокая лощина, еще дальше в ясное небо устремлялись вершины могучих гор.

Эльфави обвела рукой вокруг.

— Неужели мы должны все это заселить? — спросила она.

Тольтека вспомнил о своем шумном и непоседливом народе, о

сведенных лесах Нуэвамерики — и не ответил.

Девушка минутку постояла, нахмурившись, над обрывом. По­рывы западного ветра прижимали ее тунику к телу и трепали бело­курые локоны, позолоченные солнцем. Тольтека поймал себя на том, что засмотрелся на нее, и заставил себя повернуться в другую сторону, туда, где на расстоянии нескольких километров серел вул­канический конус горы Гранис.

— Нет, — вдруг как-то нехотя проговорила Эльфави, — я не должна ничего приукрашивать. Здесь действительно когда-то жили люди. Это были всего лишь несколько фермеров и лесорубов, но они действительно вели самостоятельное хозяйство. Впрочем, это давно в прошлом. Теперь мы все живем в городах. Не думаю, что мы когда-нибудь вновь заселим эти места, даже если бы это было безопасно. Это было бы дурно. Любая жизнь имеет право на суще­ствование, правда? Людям следует ограничивать свой Ночной Лик необходимым.

Тольтека с трудом улавливал смысл слов Эльфави, так зачарова­ли его звуки ее голоса. Ночной Лик... ах да, это догмат гвидионской религии (если это можно назвать религией; скорее это философия, а еще точнее — образ жизни). Они верят, что все сущее — это грань бесконечного и непреходящего единства, именуемого Богом, а сле­довательно, смерть, разрушение, печаль — это тоже Бог. Но об этой стороне действительности гвидионцы почти не говорят и, видимо, цочти не думают. Тольтека вспомнил их искусство и литературу: подобно повседневной жизни гвидионцев, они жизнерадостны, пол­ны света и совершенно логичны — для того, конечно, кто постиг их сложную символику. Их герои бестрепетно переносят боль, а смерть любимого оплакивают сдержанно — Ворон считал это до­стойным восхищения, но Тольтека понимал с трудом.

— Я не верю, что твой народ может нанести вред природе, — сказал он. — Вы сотрудничаете с ней и вживаетесь в нее.

— Таков наш идеал, — усмехнулась Эльфави. — Но боюсь, в сред­нем на Гвидионе идеалы воплощаются в жизнь не лучше, чем в других местах Вселенной. — Она опустилась на колени и стала рвать мелкие белые цветы. — Я сплету тебе гирлянду из жюля, — сказала она. — Это знак дружбы, ведь жюль цветет, когда начина­ется сезон роста. Как я красиво и гармонично поступаю, не правда ли? Но если бы ты спросил растение, оно бы, возможно, с этим не согласилось.

— Спасибо, — выдавил из себя ошеломленный Тольтека.

— Птица-Девушка носила венок из жюля, — сказала Эльфави. Тольтека уже знал, что у гвидионцев цитирование мифа используется для завязывания всех бесед, как у лохланцев — с вопроса: «Как здоровье твоего отца?» — Поэтому я сегодня и танцевала в костюме птицы. Сейчас ее время года, а сегодня день Речного Мальчика. Когда Птица-Девушка впервые увидела Речного Мальчика, он по­терялся и плакал. Она отнесла его домой и вручила ему свой венец. — Эльфави оторвалась от работы и подняла на Тольтеку глаза. — Это миф нынешнего времени года, — объяснила она. — Дожди и на­воднения в низинах кончаются, кругом солнце и цветущий жюль. Есть в этом мораль, которую так любят нам читать старцы, есть и еще сотня возможных истолкований. Вся легенда слишком сложна, чтобы рассказывать ее в такой теплый день, хотя эпизод с Деревом Загадок — это одна из лучших наших поэм. Но мне нравится пред­ставлять историю в танце.

Эльфави замолкла, лишь ее руки быстро сновали в траве. Не зная, что сказать, Тольтека указал на высокий куст, усыпанный бутонами.

— Как это называется? — спросил он.

— Тот, у которого пятиугольные листья? А, это бэйлов куст. Он растет повсюду. Ты наверняка видел такой же у дома моего отца.

— Да. Он, должно быть, фигурирует во множестве легенд.

Эльфави замерла. Потом взглянула на Тольтеку и отвела глаза.

На мгновение ему показалось, что эти синие, как вечернее небо, глаза ничего не видят.

— Нет, — отрывисто сказала она.

— Как? Но я думал... мне казалось, на Гвидионе у каждой вещи есть символическое значение. Обычно таких значений не одно, а несколько.

— Это всего лишь бэйлов куст, — произнесла Эльфави голосом, лишенным всякого выражения. — И больше ничего.

Тольтека поспешил прекратить расспросы. Должно быть, это табу... хотя нет, гвидионцы свободнее от безосновательных запре­тов, нежели даже его соплеменники. Но если она принимает это близко к сердцу, лучше не настаивать и сменить тему.

Девушка закончила работу, вскочила на ноги и набросила венок ему на шею.

— Ну вот! — засмеялась она. — Подожди, постой, он зацепился за ухо. Вот теперь хорошо.

Тольтека указал на вторую сплетенную ею гирлянду:

— А эту ты хочешь надеть на себя?

— Нет, что ты! Гирлянда из жюля всегда предназначается для других. Это для Ворона.

— Что?! — Тольтека оцепенел.

Она снова залилась краской, отвернулась и посмотрела в сто­рону гор:

— В Звездаре мы немного сблизились. Я возила его на машине* показывала город. А еще мы гуляли.