Миры Роберта Хайнлайна. Книга 13
Шрифт:
Но вот бледные звезды, можно ли заметить звезды? Скорее всего, невозможно. Понятие о небесном пространстве, его молчаливых глубинах и освещенном звездами величии окажется за пределами человеческого понимания. Даже если один из слепых ученых будет вынужден под напором фактов принять эту фантастическую, невероятную гипотезу — каким образом он станет проводить дальнейшее детальное исследование?
Уолдо попытался представить себе астрономический фототелескоп, сконструированный слепым, управляемый слепым и способный поставлять данные, которые могут быть интерпретированы слепым. Тщетная попытка. Слишком много случайностей. Цепь рассуждений, ведущая
В каком-то смысле Шнайдер оказался для него поводырем. Без его поддержки он бы не смог выкарабкаться.
Но даже с учетом подсказок Шнайдера проблема исследования Иного Мира оставалась во многом схожа с дилеммой слепого астронома. Иной Мир не поддавался наблюдению. Контакт становился возможным только после вмешательства Шнайдера. Черт побери! Как же в этом случае создавать инструменты для изучения?
Возникало подозрение, что, в конце концов, придется возвращаться к Шнайдеру для дальнейших инструкций. Однако сама мысль о поездке вызывала такое отвращение, что Уолдо отказывался даже думать об этом. Более того, неизвестно, сможет ли Шнайдер еще чему-либо научить: они разговаривали на разных языках.
Одно оставалось определенным: Иное Пространство находилось рядом и проникнуть в него можно было с помощью особой ориентации ума, которая достигалась либо сознательно, как учил Шнайдер, либо бессознательно, как в случае с Мак-Леодом и другими.
Эта идея показалась Уолдо отвратительной. То, что мысль, и только мысль, способна оказывать влияние на физические явления, шло вразрез с материалистической философией, в которой он был воспитан. Уолдо отдавал предпочтение порядку и незыблемым законам природы. Его культурные предшественники, философы-экспериментаторы, которые выстроили здание науки и идущей следом за ней технологии, — Галилей, Ньютон, Эдисон, Эйнштейн, Штейнмец, Джинс — все эти люди учили, что физическая вселенная является механизмом, управляемым жесткой необходимостью. Любой случай нарушения необходимости объясняли ошибкой наблюдения, нечеткостью в формулировке гипотезы или неполнотой данных.
Даже в период короткого царствования Гейзенберга с его принципом неопределенности фундаментальная ориентация на космический порядок не изменилась. Неопределенность Гейзенберга оставалась четким понятием, которое формулировали и обосновывали, на основе которого строили строгую статистическую механику. В 1958 году Горовиц, переформулировав волновую механику, отменил прежнюю концепцию. Порядок и причинность были восстановлены в своих правах.
Но вот появилась эта проклятая проблема. Решать ее в одиночку, все равно что молить о дожде, желать жить на Луне, прикладываться к святым мощам, согласиться с епископом Беркли относительно его трогательной идеи о мире-в-голове. «Один в поле не воин».
Уолдо не был так эмоционально привязан к Абсолютному Порядку, как Рамбо. Его душевному равновесию не грозила опасность в результате крушения фундаментальных принципов. Тем не менее это так удобно, когда все идет по заведенному порядку. На выполнении естественных законов основывается прогноз, а без прогноза жить невозможно. Часы должны равномерно отсчитывать время, вода должна кипеть от нагревания, питаться нужно хлебом, а не ядом; приемники де Калба должны работать — работать так, как было задумано. Хаос невыносим, с ним нельзя жить.
Предположим, что миром правит Хаос, а порядок, который мы якобы наблюдали вокруг себя, оказался фантазией, плодом нашего воображения. Что тогда? В этом случае вполне возможно, что предмет весом в десять фунтов действительно падал в десять раз быстрее, чем предмет весом в один фунт до тех пор, пока дерзкий ум Галилея не решил установить иной закон. Может статься, что строгая наука о баллистике выросла из предрассудков нескольких твердолобых индивидуумов, которые навязали свои представления всему миру. Может быть, и звезды держатся на своих орбитах силой непоколебимой веры астрономов. Упорядоченный Космос, созданный из Хаоса силой… Ума!
Земля была плоской до тех пор, пока географы не решили все переиначить. Земля была плоской, а Солнце, размером с бочонок, подымалось на востоке и опускалось на западе. Звезды маленькими огоньками усыпали прозрачный свод, которого почти касались высокие вершины гор. Бури происходили от гнева богов и не имели ничего общего с вычислениями воздушных потоков. В то время верховодил созданный сознанием человека анимизм.
Позже все изменилось. Миром стало править представление о незыблемой материальной причинности. На ее основе возникла всепожирающая технология машинной цивилизации. Машины работали так, как должны были работать, потому что все верили в них.
Теперь же несколько пилотов, ослабленных слишком сильным воздействием радиации, потеряли свою веру и заразили машины неопределенностью. В результате магия вырвалась на свободу.
Уолдо начал понимать, что случилось с магией. Магия была странным законом старого, одушевленного мира. Наступление философии строгой причинности неумолимо оттесняло ее в сторону. До времени своего нового взрыва она вовсе исчезла, и ее мир вместе с ней. Оставались лишь тихие заводи «суеверий». Естественно, ученый-экспериментатор не мог ничего обнаружить при исследовании домов с привидениями, телепортации и подобных явлений. Его убеждения делали их несуществующими.
В недрах африканских джунглей должны существовать совершенно удивительные места, если, конечно, поблизости нет белого человека. Странные, текучие законы магии вступают здесь в силу.
Возможно, подобные рассуждения грешили излишней смелостью. Тем не менее они обладали одним преимуществом, которого не было у ортодоксальных концепций: с их помощью объяснялось воздействие Грампса Шнайдера на приемники де Калба. Любая рабочая гипотеза, которая была не в состоянии учесть способность Грампса (а также и Уолдо) силой мысли приводить в движение приемники, не стоила и выеденного яйца. Гипотеза Уолдо ее учитывала и, кроме того, вполне удовлетворяла утверждениям старика: «Все на свете неопределенно. Предмет может быть, может не быть, может быть чем угодно. Существует много истинных способов взглянуть на один и тот же предмет. Некоторые из них приносят пользу, некоторые — вред».
Очень хорошо. Прими ее. Действуй в соответствии с ней. Мир изменяется в зависимости от того, как ты на него посмотришь. Уолдо хорошо осознавал, как желает посмотреть на мир. Ему хотелось бороться за порядок и предсказуемость.
Он сам задаст тон. Навяжет Космосу свою собственную концепцию Иного Мира.
Хорошее начало — убедить Глисона, что де Калбы, прошедшие обработку Шнайдера, будут работать без сбоев. Замечательно. Пусть так и будет. Они и в самом деле надежны и всегда станут подчиняться порядку.