Миры Роджера Желязны. Том 10
Шрифт:
Однако хорошо, что я оказался рядом. Так что, вот он я, в необычном своем положении, как обычно.
Планета Земля была целиком и полностью выкуплена у правительства на Тайлере, выкуплена большим и богатым родом Штиго-генов. Подавляющее большинство экспатриантов так или иначе добивались веганского гражданства, не желая оставаться под властью Тайлеритского экс-правительства и работать на Объединение в качестве зарегистрированных чужеземцев. Так продолжалось долгое время, так что право распоряжаться Землею стало в основном вопросом поиска лучшего покупателя — потому что наш эмиграционный режим утратил единственную существенную причину своего существования в ту самую минуту, когда вопрос гражданства решился не в его пользу. Они еще могли заявлять о себе, пока там были земляне, но теперь это уже веганцы, которые не вправе отдавать голоса за свое экс-правительство, мы же здесь, на Земле, и не собираемся за него голосовать.
Отсюда и продажа огромной недвижимости, а единственным покупщиком был род Штиго-генов. Однако старый мудрый Татрам устроил так, что вся покупка была оформлена на имя его внука, ныне покойного Корта Миштиго.
А Миштиго оставил после себя документ на право-наследие, выразив, в стиле веганцев, свою волю в посмертном завещании… где называлось мое имя.
Ух… Так я унаследовал планету.
Ну а конкретнее — Землю.
Н-да…
На кой черт мне она? Я имею в виду, что я, конечно, привязан к ней, но я бы поработал где-нибудь и подальше отсюда.
Это все дьявольская машина Жизнеобъектов да еще четыре думающих ящика, которыми пользовался старый Татрам. Он искал администратора из местных, который бы взял в свои руки Землю и создал бы там представительное правительство, а затем, когда все это закрутится, отказался бы от права владения на том простом основании, что это и так место его пребывания. Татрам хотел, чтобы под рукой оказался такой человек, который хорошо зарекомендовал себя на административном посту и кто не будет держаться за свою собственность обеими руками.
Среди других имен машина выдала ему и одно из моих собственных, затем еще одно, второе, с указанием — «возможно, еще жив». Затем была проверена моя личная учетная карточка, и всякая всячина по поводу второго типа, коим тоже был я, и машина довольно быстро выдала еще несколько имен, — все они были моими.
Она начала вылавливать разночтения и странные совпадения, продолжала вытягивать ниточку и выковыривать все новые и новые вопросы, ставящие в тупик. Так что в скором времени Татрам пришел к выводу, что меня надо «посмотреть».
И прибыл Корт, чтобы «написать книгу».
Он действительно хотел убедиться в том, являюсь ли я Хорошим, Честным, Благородным, Чистым, Законопослушным, Искренним, Заслуживающим доверия, Чуждым эгоизма, Добрым, Приветливым, Надежным и Лишенным личных амбиций. А это означает, что он был форменным психом, поскольку он сказал: «Да, этот человек таков и есть».
Наверняка я его одурачил.
Возможно, однако, он прав по поводу отсутствия личных амбиций. Я чертовски ленив и не очень-то тревожусь по поводу головной боли, которая ежедневно наваливается и дубасит меня из-за этой измученной Земли. Однако поскольку тут затронут личный комфорт, я хочу пойти себе на некоторые уступки. Возможно, устрою шестимесячный отпуск и выпаду в осадок.
Один из чиновников юридической службы (не тот, что на растяжении, а тот, что обошелся простой перевязкой) доставил мне послание от Голубого. В нем, в частности, говорилось:
Дорогой Каково-бы-там-ни-было-твое-чертово-имя!
Начинать так письмо крайне непривычно, потому, дабы уважить твое желание, называю тебя Конрад.
Конрад, теперь ты уже знаешь истинную причину моего визита. Чувствую, что я сделал правильный выбор, называя тебя наследником всей той собственности, которую принято относить к Земле. Твою привязанность к ней невозможно отрицать; как Карагиозис, ты вдохновлял людей проливать кровь в ее защиту; ты восстанавливаешь ее памятники, собираешь и хранишь ее произведения искусства (между прочим, в порядке одного из условий выполнения моей воли я настаиваю на том, чтобы ты вернул на место Великую Пирамиду), и твоя изобретательность, равно как и твоя твердость, будь то умственная или физическая, совершенно поразительны и исключительны.
Ты также, похоже, приближаешься к тому, чтобы быть единственным бессмертным надзирателем из имеющихся в наличии (много бы я дал, чтобы узнать твой настоящий возраст), и это, вместе с высокой способностью к выживанию, делает тебя поистине единственным кандидатом. Если твоя мутация начнет тебя подводить, к твоим услугам всегда есть таблетки серии Ж. С., которые не дадут прерваться великому старательству твоей жизни. Я мог бы сказать «надувательству», но это было бы невежливо, пусть я и знаю, что ты законченный пройдоха. Взять хотя бы все те старые записи! Ты довел бедные Жизнеобъекты чуть ли не до сумасшествия разночтениями. Теперь они запрограммированы так, чтобы никогда не принимать свидетельство о рождении грека за доказательство возраста.
Я передаю Землю в руки Калликанзароса. Если верить легенде, то это с моей стороны жесточайшая ошибка. Однако я хотел бы рискнуть догадкой, что если ты и Калликанзарос, то стал таковым по ложным побуждениям. Ты разрушаешь только то, что собираешься восстановить. Возможно, ты Великий Пан, который всего лишь притворился, что умер. Как бы там ни было, у тебя будет достаточно денежных средств и запасов тяжелого оборудования, которое поступит в этом году, а также множество бланков для заявок, которые следует посылать в фонд Штиго. Так что иди и плодись, и размножайся, и вновь населяй Землю. А Гены будут следить. Если понадобится помощь, то кричи-зови, и помощь не замедлит прийти.
У меня нет времени писать для тебя книгу. Прости. Что же до обещанного автографа, то вот он:
P.S. Я так и не просек, искусство ли это.
И пошел ты сам к черту.
Вот такое послание, если вкратце.
Пан?
Разве компьютеры это утверждают?
Во всяком случае, надеюсь, что нет.
Земля — диковатое место, в смысле заселения. Твердая и каменистая. Надо убрать весь хлам, метр за метром, прежде чем на ней можно будет начать что-то привлекательное.
А это означает работу, уйму работы.
А это означает, что надо начинать со всех сооружений Конторы, так же как и с Организации Редпол.
Как раз сейчас я решаю, стоит ли продолжать практику путешествий по руинам. Думаю, я их разрешу и впредь, потому что у нас пока есть что показать. В каждом из нас заключена некая толика любопытства, заставляющая вдруг остановиться посреди пути, чтобы глянуть в дырку в заборе, за которым идут восстановительные работы.
Теперь у нас есть деньги, и нам снова принадлежит наша собственность, и это уже совсем другое дело. Может, даже Возвращенство не совсем еще умерло. Если есть полнокровная программа возрождения Земли, то мы можем заманить назад кое-кого из бывших землян, можем перехватить кое-кого из новых туристов. Если же все они хотят оставаться веганцами, то и пускай, это их дело. Мы полны к ним симпатии, но обойдемся и без них. Я чувствую, что наша Заграничная эмиграция будет таять, когда люди узнают, — что они могут преуспеть здесь; и наше население будет расти даже более чем в геометрической прогрессии, что вместе с продлением способности к воспроизведению потомства дается с помощью новой, пока довольно дорогой серии Ж. С. Я намереваюсь сделать Животворный Самсер полностью общественным достоянием. Я добьюсь этого, возложив на Джорджа ответственность за Программу здравоохранения, создав на материке клиники и пустив в повсеместное обращение Ж. С.
Мы выдюжим. Мне надоело быть хранителем могил, и я действительно не хочу тратить попусту время, пока Пасха не пронижет своим звоном Дерево Мира, пусть даже происхождение мое подозрительно и дает основания для беспокойства. Когда колокола зазвонят на самом деле, я хочу иметь силы сказать: «Воистину воскрес», а не бросать дудочку и не спасаться бегством (дин-дон — колокола, клак-клак — зубы, потом копыта и т. д.). Сейчас самое время для всех добрых калликанзаросцев… Это понятно.
Так что…
Эта вилла у нас с Кассандрой на Волшебном острове. Она любит бывать здесь. Я люблю бывать здесь. Она больше не обращает внимания на мой неопределенный возраст. А это хорошо.
Как раз сегодня, ранним утром, когда мы лежали на пляже, глядя, как солнце стирает звезды с небосклона, я повернулся к ней и сказал, что вся эта огромная предстоящая работа содержит в себе неизбежное зло, не говоря уже о головной боли и прочем.
— Ничего подобного, — возразила она.
— Не преуменьшай того, что неизбежно, — сказал я. — Она ведет к человеческой несовместимости и неравенству.