Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Важнейшее из искусств
Шрифт:
За женщинами… И за травобоем… Много еще понадобится травобоя! Пока они на нас гиппоцетов и рукоедов не натравят. Хозяйки? Не верю. А что остается делать? Хозяйки и есть.
Я посмотрел на Наву — она спала. Ее мать сидела на траве, а она свернулась рядом калачиком и спала, держа ее за руку. Умилительная картинка. Дочка нашла маму… А я здесь зачем?
— Какие-то они все слабые, — сказала беременная женщина. — Пора опять все чистить. Смотри, как они спотыкаются… С такими работниками Одержание не закончить.
Мать Навы ответила ей что-то, и они начали разговор, которого я не понимал, как Слухач — диктовал и не понимал что.
Я стоял и
«Зачем я здесь стою? — вдруг поймал я себя на недоумении. — Что-то мне нужно было от них, они ведь Хозяева…»
Я стоял, опешив, и не мог вспомнить, зачем я здесь и чего хотел от них.
— Стою и все! — промычал я со злостью вслух. — Не гонят больше, вот и стою. Как мертвяк.
Беременная женщина мельком оглянулась на мой голос и отвернулась.
Подошла девушка, и обе женщины стали внимательно разглядывать чудище, причем беременная даже привстала с кресла. Огромный рукоед, ужас деревенских детей, жалобно пищал, слабо вырывался и бессильно открывал и закрывал страшные роговые челюсти. Мать Навы взяла его за нижнюю челюсть и сильным уверенным движением вывернула ее. Рукоед всхлипнул и замер, затянув глаза пергаментной пленкой.
— Очевидно, материала не хватает, — размышляла беременная женщина, — примеси, помехи, ну и опыта тебе еще не хватает… Запомни, девочка… Слабые челюсти, глаза открываются не полностью… переносить тяжести наверняка не может и поэтому бесполезен, а может быть, и вреден, как и всякая ошибка… Вон, как они, — показала она головой на меня. — Надо чистить, переменить место, а здесь все почистить… А этого в протоплазму, — показала она на рукоеда.
В какой-то момент я испугался, что разговор идет обо мне. Много чести.
— Но я еще не умею… холм… сухость… пыль… — бормотала, оправдываясь, девушка, — лес останавливается… А вы мне рассказывали совсем по-другому…
— Да ты попробуй, попробуй сама, — убеждала мать Навы. — Попробуй, попробуй!..
Девушка оттащила рукоеда в сторону, отступила на шаг и стала смотреть на него, словно прицеливаясь. Лицо ее стало серьезным и даже каким-то напряженным. Рукоед покачивался на неуклюжих лапах, уныло шевелил оставшейся челюстью и слабо скрипел.
— Вот видишь, — сказала беременная, — получается.
Девушка подошла к рукоеду вплотную и слегка присела перед ним, уперев ладони в коленки. Рукоед затрясся и вдруг упал, распластав лапы, словно на него уронили двухпудовую гирю. Женщины засмеялись.
Девушка стояла над рукоедом и смотрела, как тот медленно и осторожно подбирает под себя лапы и пытается подняться. Лицо ее заострилось. Она рывком подняла рукоеда, поставила его на лапы и сделала движение, будто хотела обхватить его. Между ее ладонями через туловище рукоеда протекла струя лилового тумана. Рукоед заверещал, скорчился, выгнулся, засучил лапами. Он пытался убежать, ускользнуть, спастись, он метался, а девушка шла за ним, нависала над ним, и он упал, неестественно сплетая лапы, и стал сворачиваться в узел.
Женщины молчали. Рукоед превратился в пестрый, сочащийся слизью клубок, и тогда девушка отошла от него и сказала, глядя в сторону:
— Дрянь какая…
— Чистить надо, чистить, — сказала беременная женщина, поднимаясь. — Займись, откладывать не стоит. Ты все поняла?
Девушка кивнула.
— Тогда мы пойдем, а ты сразу же начинай.
Девушка повернулась и пошла на холм к лиловому облаку. Возле пестрого клубка она задержалась, поймала слабо дергающуюся лапу
— Славная Подруга, — сказала беременная женщина. — Молодец.
— Управлять она будет, — согласилась мать Навы, тоже поднимаясь. — Характер у нее есть. Ну что же, надо идти…
А я все никак не мог отвести глаз от черной лужи, оставшейся на том месте, где скрутили рукоеда. Девушка к нему даже не прикасалась, она его пальцем не трогала, она просто стояла над ним и делала что хотела. Такая милая, такая нежная, ласковая…
К этому тоже надо привыкнуть? А ведь надо…
Мать Навы и беременная женщина осторожно подняли Наву на ноги, взяли за руки и повели, спящую, в лес, вниз, к озеру. Так и не обратив на меня внимания, так и не сказав ничего… Избавь нас, леший, от забот хозяйских…
Я ощущал себя маленьким, жалким и беспомощным, но все-таки решился и стал спускаться вслед за ними, догнал их и, обливаясь потом от страха, пошел в двух шагах позади. Что-то горячее надвинулось на меня со спины. Я оглянулся и прыгнул в сторону. По пятам шел огромный мертвяк — тяжелый, жаркий, бесшумный, немой. «Ну-ну-ну, — подумал я, — это же только робот, слуга. А я молодец, — похвалил я себя, — ведь это я сам понял. И слово нужное вспомнил, не лесное слово. Я не заметил, как до этого дошел, но это не важно, важно, что я понял, сообразил. Все сопоставил и сообразил — сам… У меня мозг, понятно? Разум!.. — сказал я беззвучно, глядя в спины женщин. — Нечего вам особенно… Я тоже кое-что могу».
Женщины шли по лесу и смеялись. Словно шли по деревенской улице на посиделки. А вокруг был лес, страшный и непонятный, а они хихикали, и болтали, и сплетничали, они были дома, а Нава шла между ними и спала, но они сделали так, что она шла довольно уверенно и почти не спотыкалась… Беременная женщина мельком оглянулась, увидела меня и рассеянно сказала:
— Ты еще здесь? В лес иди, в лес… Зачем за нами идешь? Пшел!..
А действительно, зачем? Какое мне до них дело? А ведь какое-то дело есть, что-то у них надо узнать… Нет, не то… Нава! — вдруг прошибло меня осознанием потери. Я потерял Наву!.. В лукавой деревне не потерял, Карл уберег, а здесь… С этим ничего не поделаешь… Нава уходит со своей матерью, все правильно, она уходит к Хозяевам. А я? Я остаюсь. И так это напомнило мне мои ощущения в лукавой деревне, что мне захотелось завыть. А зачем я все-таки иду за ними? Провожаю Наву? Она же спит, не знает, они усыпили ее. Тоскливые ужастики вцепились в затылок и принялись сползать на спину… Прощай, Нава… Что я могу сделать? Я ничего не могу сделать! Они здесь Хозяйки, а я — чужак, сбоку припека, бантик, заусеница… Я должен что-то сделать! А что я могу сделать? Я ничего не могу сделать! Что мы вообще можем в этой жизни? Только есть и испражняться, испражняться и есть… Бе-е-е… Или ме-е-е-е?.. За что Хозяйкам нас уважать? И нам самим за что себя уважать? За то, что мы отдаем своих детей тем, кто сильнее нас?.. Судьба… Случай… Социум… Хозяйки… Хозяева…
На развилке тропы женщины свернули налево, к озеру. К озеру с утопленницами. Они и есть утопленницы!.. Опять все всё переврали, всё перепутали… Они прошли мимо того места, где я ждал Наву и ел землю.
Это было очень давно, почти так же давно, как биостанция…
Био-стан-ция… Я едва плелся за ними; если бы сзади по пятам не шел мертвяк, я бы, наверное, уже отстал. Потом женщины остановились и задумчиво посмотрели на меня.
Тогда я вспомнил и спросил:
— Как мне пройти на биостанцию?