Мирянин
Шрифт:
– Но дело тут вовсе не в инспекторе, который тебе ничем не поможет, – поспешил я успокоить самые страшные тревоги Юрасика. – Дело в тебе самом. Слышал ли ты когда-нибудь, Юрий Петрович, о добровольном искуплении грехов?
– Это к попу, что ли, советуешь, Лексей Львович, сходить? Да не верю я им, – поспешно отмахнулся Талдыкин. – И не наши здесь попы. Что они поймут? По-русски ни бельмеса.
– Ну при чем здесь попы, Юрий Петрович? Грех человека лежит на нем самом, и переложить его на другого никак нельзя, неужели еще не понял? Даже я могу тебе только помочь его нести или защитить от тех, кто не станет тебя судить по твоим делам, а только по букве закона, – сказал я Юрасику несколько патетично, но в такой форме он лучше воспринимал обращенную к нему речь. – Ты веришь, что я могу тебе помочь?
Я смотрел на Юрасю определенным образом, сдвинув брови и сверкая глазами, ну и играл немного, конечно. Словно я и впрямь был святой, случайно повстречавшийся ему на пути.
– Тебе верю. Только как же ты поможешь, что-то не пойму? – Талдыкин и впрямь не понимал, а я и не ждал иного. – Раз в полицию, ты говоришь, не надо?
– Кому легче станет, если за свой гнев в умопомрачении ты отсидишь в португальской тюрьме лет пять? Тебе, Олесе покойной или детям твоим? Здесь нужен поступок. Как бы сам от себя ты, Юрий Петрович, должен совершить нечто. Пока не знаю что. А как узнаю или пойму про тебя, так сразу и скажу. А ты будь готов, – предупредил я Юрасика. Он на всякий случай согласно кивнул головой, понял наконец, что я от него хочу. Но я вернулся назад, к тому, что меня волновало в действительности. – Только что же ты, Юрий Петрович, чужую жену вздумал за деньги покупать? Теперь-то неужели не знаешь, к чему такие дела приводят?
– Мы по согласию. Я же силком не навязывался, а она вздумала поиграть. Думаешь, Лексей Львович, я не соображаю ничего? Думаешь, Талдыкин дурак? Она со мной как кошка с мышкой. Только мне не жалко, пускай забирает. Не в Москву же мне эту штуковину везти? А на моей шее такая вещь смотреться не будет. Я этими деньгами никого не обидел, это личные мои капиталы, с заграничных счетов. Сбережения на черный день, так сказать. Деткам хватит, а почему бы не потешиться? Надежда, брат, страшное дело.
– Это ты прав, Юрий Петрович, страшнее надежды вообще ничего нет на свете, – согласился я с Талдыкиным. Примитивная философия, но, по сути, верная.
– Из-за денег этих тоже не хотелось бы мне, чтобы Ливадин узнал. Что морду набьет, я не боюсь, сам могу набить при случае. За такую бабу подраться мне и бог велел. А вот что счета немалые мои в оффшорных банках как пухленькие младенцы в яслях лежат, тут как бы совсем скверно не вышло.
– Так-так, постой-ка, Юрий Петрович, – прервал я Юрасика, сразу вспомнив интерес моего друга инспектора к финансовым обстоятельствам Тошки Ливадина. – А какое отношение к твоим счетам имеет Антон? Спрашивается, где имение, а где вода? Разве у вас были совместные интересы? У Тошки – бетонный завод, а у вас, эти ваши, как там… причиндалы к автомобилям?
– Да уж кто бы и мог спросить, так только ты, Лексей Львович. Совсем младенец в джунглях, – посочувствовал мне Талдыкин. – Ну, уж раз спросил, так слушай. Если я тебе в большом деле поверил, о такой малости, само собой, расскажу.
И Талдыкин поведал мне историю, удивительную или нет, не мне судить, – в бизнесе и его отношениях, я, честное слово, мало понимал. Зато интерес Фиделя стал мне понятен и очевиден. И не слишком много времени в моей голове заняли размышления о том, что же мне делать теперь дальше. Словно все куски разрозненной мозаики сошлись, сложились меж собой воедино.
– Вот что, Юрий Петрович. Наверное, я знаю, как тебе искупить свой грех. Слушай, что тебе надо будет для этого сделать, когда придет время. Слушай и запоминай внимательно!
Глава 6
Первая степень свободы
Опять наступило утро. Но это утро я встретил уже другим человеком. Не в смысле, что я внутренне переменился, как раз, наоборот, впервые мои подспудные желания стали совпадать с моими реальными возможностями. Я словно всеми тонкими кожными нервами ощутил, что дела наши на Мадейре стремительно летят к концу и в созидании этого конца я могу сыграть непосредственную роль. Я впервые в жизни почувствовал почти полную власть над обстоятельствами, и это ощущение сделало свободным меня самого. В той степени, когда пропадают сомнения и ты остаешься единственным двигателем для собственного стремления вперед, а все остальные лишь следуют за тобой в покорности, не понимая даже, где начало происходящего. И мысли у меня не возникло, чтобы поделиться с кем-нибудь намерениями и размышлениями о предстоящем. С Ливадиным – оттого, что его выход должен был стать финальным, с Наташей – чтобы ничто не помешало этому выходу, ну а с Юрасиком – просто потому, что для некоторых актеров в амплуа наживок для крючков неведение – их единственная страховка. С Фиделем я пока говорить тоже не собирался. Как раз для нас и начиналась взаимная игра с компасами и картами, где каждый пока действовал в одиночку, и моему инспектору еще предстояло разгадать тайны Алексея Львовича Равенского. И разгадка эта либо навеки бы скрепила нашу Дружбу, либо сделала бы до скончания земного времени непримиримыми врагами. Но скорее произошло бы первое, чем второе, в этом я почти абсолютно был уверен.
Иногда мне казалось, что мир вокруг меня нарочно подгадал таким образом, чтобы, утратив одного своего дорогого друга, я тут же обрел бы на его место Фиделя. Они были словно звенья единой великой цепи. Останься жив Никита, я никогда бы не узнал даже о существовании на свете инспектора ди Дуэро. К этому не нашлось бы повода. И только потому, что Ника мой погиб насильственной смертью (сейчас не важно, от чьей руки), на пороге моего сердца предстал Фидель. Как раз и должный расследовать обстоятельства убийства. Если это не мистика высших сил, то я даже не знаю, каким словом и назвать произошедшее. Не стоит спешить и обвинять меня в измене Дружбе между мной и Никой Пряничниковым. Никакой измены не было и в помине, а явилось мне спасение в образе Фиделя, отчего так, вы скоро поймете. Я никуда от вас не уйду, пока не объяснюсь до конца. Пока же мне ввиду готовящегося действа необходимо было переговорить с инспектором наедине.
Не дожидаясь пробуждения остатков нашей сильно поредевшей компании, я с утра пораньше отправился в управление в надежде перехватить там инспектора. Точнее, я собирался караулить его до тех пор, пока не поймаю за руку и не заставлю сделать то, что мне нужно.
Кабинет инспектора стоял запертым на замок, видно, я действительно прибыл сильно поутру. Хотя полиции и надлежит бдеть за порядком неусыпным оком денно и нощно, все же и они только люди и имеют право на отдых. Однако у дверей, прижухнув кое-как на колченогом стуле, я промаялся недолго. В управлении меня уже знали как родного, и знакомый мне на лицо дежурный в форме принес в бумажном стаканчике свежий кофе, сваренный, а не из автомата. Меня никто не беспокоил, никто не гнал, наоборот, каждый второй кивал и приветствовал на ходу. Видно, Фидель уже создал мне определенную репутацию, а может, отныне даже посторонние люди видели или замечали, что я жду не кого-нибудь, но своего друга.
Скоро меня потревожил каркающий низкий голос, шедший откуда-то сверху. Я задумался, а может, немного придремал над кофейным стаканчиком, поэтому вздрогнул от неожиданности. Пришлось вскинуть голову, и я чуть не облился горячей жидкостью, хорошо – расплескал на пол, а не на единственные приличные брюки. Надо мной стоял Салазар и грозно вопрошал, что я здесь делаю, в смысле: какого лешего торчу под дверью его шефа? Что же, собака – она друг человека, и потому собачья преданность этого дуболома от полиции своему старшему инспектору была мне даже симпатична. Я ответил вполне миролюбиво, что вовсе не торчу под дверью, а пришел по делу. Салазар, видно, уразумев, что со стула меня не снять и при помощи снайперской винтовки, пробурчал:
– Как хотите, а я пойду спать. Всю ночь в отеле коридоры патрулировал, будь они неладны на этом свете и гори в аду на том! Передайте шефу за меня.
И Салазар уже собрался уйти прочь, когда я остановил ретивого, но сонного помощника:
– Не уходите, а подождите вместе со мной. Или прилягте где-нибудь рядом, наверняка здесь есть комната для отдыха. Я разбужу вас, когда вы понадобитесь.
– Кому это я понадоблюсь? – с угрозой спросил Салазар, видно, ему не понравились мои командирские замашки.