Мишень
Шрифт:
– О Боже, Рамзи, это уж слишком! Сейчас закричу!
Он успел закрыть ей рот рукой, и она, уже не боясь быть услышанной, буквально взвыла, отчетливо понимая, что сейчас умрет, и в то же время твердо зная, что будет жить вечно и не желает, чтобы эти сладостно-греховные безумные ощущения подошли к концу.
И когда она обмякла, сотрясаемая пробегавшими по телу крохотными электрическими разрядами наслаждения, он вошел в нее, и они стали одним целым.
Рамзи навис над ней, оцепенев на какое-то мгновение. И в этот самый миг понял, что наконец
Пока оба живы. От осознания столь простой, но самой важной на свете истины у него закружилась голова и бросило в жар. До этой ночи он и не думал, что в мире может существовать такая неразрывная связующая нить.
Он безгранично любил Эмму. И был готов защищать ее ценой собственной жизни. Эмма была самым главным человеком для Рамзи. Молли неизменно оставалась на втором плане. Но так ли это? Теперь он уже далеко не был уверен. И знал наверняка лишь одно: никогда и ни с кем ему не довелось испытать подобного всепоглощающего наслаждения. Быть в ней и с ней – нет большего блаженства.
Рамзи, вздрогнув, излился в глубины женщины, которую знал меньше двух месяцев, бывшей жены знаменитого музыканта и дочери гангстера. Жизнь иногда выкидывает самые невероятные фортели.
Молли медленно открыла глаза. Ничего не случилось.
Она моргнула. По-прежнему ничего. Молли нехотя решила спуститься на землю. Она до сих пор не могла отойти от тех ощущений, которые испытала в объятиях мужа.
«Теперь можно попробовать поговорить, – подумала она. – Только поговорить. Не шевелиться. Кажется, я произношу слова вполне связно. Огромное достижение».
– Спасибо, Рамзи, все было очень мило.
Рамзи еще не вышел из нее. И это было прекрасно.
Молли снова закрыла глаза, благодаря судьбу за то, что они нашли друг друга. Немного погодя она приподняла бедра. Рамзи охнул:
– Какого дьявола ты имеешь в виду? Что значит мило?
Довольно скользкое определение. Из лексикона голубых! Для нормальных мужчин это почти оскорбление.
– Ладно, так и быть. Потрясающе. Восхитительно.
Плоть Рамзи мгновенно отвердела и налилась.
– До сих пор тебе не с чем было сравнивать. Ты можешь, конечно, воображать, что я снова готов, но это не так. Необходимо укрепить мой дух. Дай мне еще по крайней мере пять минут.
Он придавил ее к кровати своим весом. Голова лежала на соседней подушке. Молли опять принялась гладить ему спину.
– Я совершенно забыла про ожог! Зажило?
– Как на собаке.
– Кожа совсем гладкая. А нога?
– Не беспокоит Как насчет твоей руки? Швы рассосались?
– До единого. Только маленький шрамик. Рамзи, ты не станешь возражать, если я признаюсь, что ты мне не просто нравишься. Все гораздо серьезнее.
Рамзи молчал. Молли нервно заерзала.
– Нет, – наконец объявил он, все еще не в силах пошевелиться. – Честно говоря, я тоже испытываю к тебе что-то в этом роде. – Он приподнялся и, наклонив голову, поцеловал ее в губы. – Знала бы ты, сколько раз я смотрел
Не прошло и нескольких минут, как Рамзи решил, что к нему вернулась утраченная было сила Духа. Они снова любили друг друга, и на сей раз именно он пребывал в полной уверенности, что не доживет до утра. И был не так уж далек от истины. От счастья иногда тоже умирают.
Под утро маленькая ручка погладила Рамзи по плечу. Слава Богу, у него хватило ума натянуть шорты и даже уговорить Молли надеть сорочку, хотя бедняжка была почти без сознания.
Он подхватил Эмму под мышки и уложил рядом с матерью. Молли, так и не просыпаясь, протянула руку, чтобы снова коснуться его дремлющей плоти.
– Здесь Эмма, – прошептал Рамзи.
Молли тотчас успокоилась и улыбнулась.
Эмма обняла мать за талию и прошептала на ухо:
– Я знаю, мама, ты самая красивая, хоть сейчас темно и я тебя не вижу.
– Спасибо, Эм. Правда, для этого необязательно будить меня каждый час.
Она снова погрузилась в сон и, перед тем как забыться, увидела мирового судью, объявляющего их мужем и женой, Эмму, широко улыбавшуюся и объяснявшую жене судьи, которая продала им букет за десять долларов, как чудесно, что теперь они женаты и все будет хорошо. Женщина, благослови Господь ее душу, кивнула и постаралась отвлечь Эмму, пока Рамзи целовал жену.
Она проваливалась в теплую темную пропасть, забыв о расстриге-священнике Сонни Дикерсоне, который зашел так далеко, что, вероятно, скорее умрет, чем откажется от Эммы.
– Знаешь, о чем я думаю? – прошептала Молли на следующее утро, оглядываясь на Эмму, старательно выводившую свое имя в блокноте.
– Готовишь какую-то проделку! Ты вот-вот лопнешь от смеха! Я все вижу! – шутливо погрозил пальцем Рамзи.
– Ошибаешься. Я серьезна как никогда.
– Ладно, но что у тебя на уме?
– Ничего, просто вспоминаю эту ночь. Понимаешь, то, что у нас было.., трудно даже выразить словами! Так чудесно.., что за это следовало бы брать налоги.
И тут на него нахлынула такая волна желания, что он не сразу оправился. Рамзи поспешно отхлебнул кофе и обжег язык. Он ясно припомнил, как она содрогалась под ним, и едва удержался, чтобы не повалить ее прямо на пол. В эту минуту Эмма подняла глаза от блокнота и спросила:
– Какая у меня теперь фамилия, мама?
Рамзи мгновенно забыл о своем почти преступном намерении и как истинный собственник, наконец-то заполучивший то, о чем мечтал всю жизнь, произнес:
– Я хотел бы, чтобы ты стала Эммой Хант. Как считаешь?
– Пожалуйста, напиши печатными буквами, Рамзи Он взял карандаш и старательно вывел два слова Эмма, пыхтя, принялась за работу и наконец объявила:
– Смотри, как получилось! По-моему, очень красиво!
Она протянула им блокнот, и взрослые с преувеличенным вниманием уставились на листок бумаги.