Мишка Forever

Игнатьев Илья

– Это, как его... щас, погоди, а дайте Борьке сосиску какую-нибудь, а то... "den Hunden ist es verboten", вот как. Пошли, Егор, отсюда. Bormann, auf den Ausgang!

Пока Егорка с тихим восхищением смотрит на Вадьку, Борман исхитряется сожрать у него из рук сосиску. Я, без лишних слов, выталкиваю мальчишек с Борькой из кухни. Мишка, накинув пальто на спинку стула, моет руки над кухонной раковиной.

– В ванную нельзя пойти?
– ворчу я.

– Илья, отстань от него, - говорит мама.
– Устал, Мишенька?

– Есть такое дело, тёть Наташа, - благодарно

отзывается Мишка.
– Притомились ноженьки, умотались рученьки! Наоборот, то есть... Но ничего! Главное, что всё позади, - теперь Егорка мой законный сын! А то неопределенность эта, проклятая...

– Ну, не знаю, Мишка, не знаю. Насчёт позади... Впереди ещё, знаешь, сколько? Растёт ведь человек. Мам, послушай, - а может нам тоже собаку завести? Чего-нибудь такого, - мастиффа там, какого-нибудь, а? А то Вадька меня совсем достал.

– А почему мастиффа?
– спокойно говорит мама.
– Давай уж сразу берберийского льва! Миша, а как он сам-то, - Егор, я имею в виду?

– Нормально, - Мишка пожимает плечами.
– Ил вот считает, что обвыкнется.

– А ты?

– А что я? Люблю я его, аж до колик. Такой парень! Вчера после суда говорит мне: - "А может, я работать пойду?" На заправке, говорит, пацаны, мол, неплохо получают. А то, мол, говорит, столько денег ты на меня убухал... Представляете, а? Я аж... Тёть Наташ! Вы чего? Вот же блин, а, Илья...

– Мама! Ну, пожалуйста!

– Всё, всё, мальчики, не буду. Слёзы сами, как-то... Какие вы у нас, всё-таки! И Вадик вот, и Егорка. Алексей Михайлович и Катя тоже не нарадуются. А съезжу ка я к ним завтра! Точно. С Нового Года не встречались. Всё телефон, да телефон. Ну, мы обедать будем или нет, а то давайте на стол накрывать. В столовой, да, Илюша?

– В столовой, только я покурю сначала. Айда, Мишка, в кабинет. Мам, ты что сказать хочешь?

– "КакиеХорошиеВыросли дети!У них удивительно ясные лица!Должно быть, им легче живётся на свете,Им проще пробиться, им легче добиться.Положим, они говорят, что труднее:Экзамены, всякие конкурсы эти.Быть может, и верно: им, детям, виднее,Но очень хорошие выросли дети.Конечно, задорные эти ребята,А впрочем, по множеству признаков судя,Мы сами такими же были когда-то -И нас не смирение вывело в люди".

– Точно!
– вякает Мишка.
– Хорошие какие стихи, чьи это?

Мама выжидающе смотрит на меня.

– Шефнер?
– брякаю я наугад.
– Нет? Ну, Тарковский, тогда, который старший.

– Иди отсюда, невежа! Это Леонид Мартынов, Мишенька, сейчас он не очень популярен.

– Пошли, Мишка. А я, мама, не невежа! Просто в искусстве я узкий специалист.

Посмеиваясь довольно, оттого что последнее

слово осталось за мной, тащу Мишку в кабинет, - курить я хочу, аж уши опухли. В кабинете Вадька с ногами забравшись в огромное кожаное кресло, барабанит по клавишам моего компа, а Егорка зачарованно смотрит на монитор. Борька с упоением что-то там такое у себя выкусывает на ляжке.

– Ну, понял? И ни шиша сложного. А тут вот можно ещё бонуса добрать, щас, погоди...

– А ну, брысь отсюда! Вадька, гадость мелкая, ты как комп запустил, я ж его запоролил, блин!

– Как, как... Что, жалко тебе, да? Повёлся?

– У тебя свой есть, его и колошмать, а к моему не фиг соваться. Идите отсюда, я курить хочу, потом обедать будем. А это что такое, а? Чего это, я тебя спрашиваю! У-у, Вадька, точно дождёшься ты ремня хорошего по заднице! Мишка ты посмотри только, что он мне на стол выложил! Гадость какая!

На рабочем столе моего компьютера женщина-робот, частично затянутая в сталь-кожу, сверкает двумя аппетитными половинками... этого... Ну, того, по чему я Вадьке ремня обещаю. Егорка, покраснев, как рак, тут же начинает отвлечённо рассматривать катанакаке с мечами, что стоит напротив моего письменного стола. Вадька, аж подпрыгнув от возмущения, тут же на меня обрушивается:

– Это кто это гадость, а? Я? Или это вот гадость? Да это же Сорояма, Ил! Ты что, совсем, - это ж не порнуха какая-нибудь. Дядь Миш! Ну скажи хоть ты ему.

– Э-э, нет, Вадик, меня ты в это не втягивай! А если папа тебе говорит, что не надо это на стол вытаскивать...

– Драть его надо, Мишка! Точно говорю. Слова тут бессильны. Егор, а ты-то, что молчишь?

– Да я не знаю... А так вроде ничего... Ну, красиво, что ли...
– и Егорка совсем уж засмущавшись от своих слов, умолкает.

– Да?
– тут же оживляется Мишка.
– Ну-ка, ну-ка... Так. Ну и чего ты орёшь, Илья? Я, признаться, никакого криминала здесь не вижу. Как ты Вадик, говоришь, что там за "яма"?

– Так, всё! Хватит с меня сегодня дискуссий по искусствоведению! Вадька, а ну марш к себе! Стоять! В ванную сначала, руки мыть. Ещё раз стоять. Егор, ко мне! Стань-ка тут. Вадька, не мельтеши. Эх вы, дети века, внуки НТР... Значит так.

Я подхожу к секретеру, откидываю палисандровую крышку-столешницу, достаю из шкафчика коробочку из крокодиловой кожи. Все заинтригованы. Даже Борька, не мигая, замирает.

– Вот, Егор, такое дело. Поздравляю тебя. От души поздравляю! Теперь ты Соболев. Сам знаешь, какая это фамилия, носи её с гордостью и достоинством. Ну-ну, чего ты? Егор Михайлович! Держи, малыш, это тебе на память от нас с Вадькой. Открывай, давай.

Егорка, шмыгнув носом, открывает крышку.

– Вау!
– орёт Вадька и лупит Егора по спине.
– Молодец, папа! Это лучше аквариума.

– Это мне, что ли? Совсем, да?
– молвит тихонько Егор. Чёрт, а парень-то потрясён по-настоящему.

На чёрном бархате тяжёлым золотом тускло поблёскивает легендарный хронограф от Omega. На чёрном же, - чёрном, как ночи Ле-Мана, - циферблате, стрелки любому говорят, что это даже не просто Speedmaster, а Broad Arrow, - легенда внутри легенды.