Шрифт:
Эту маленькую повесть о любви, автор посвящает всем тем мужчинам, в душе которых изумрудным пламенем горит память о том, что они были мальчишками...
Я ошарашено кладу телефонную трубку. Ни фига себе! Двадцать лет... Ёлки, а ведь юбилей! Да, сегодня ровно, день в день, двадцать лет. Правда, погода сегодня совсем другая, - снег тогда валил, будто хотел отыграться за всю бесснежную зиму. За каких-то три часа навалило почти по колено. Грязный, раскисший город тогда превратился в сияющую внутренним, не ярким светом декорацию к новогодней сказке. Двадцать лет назад, день в день, с неба медленно, неохотно как-то, кружась в неспешном танце падали и падали огромные, - в пол ладони!
– пушистые хлопья. Такого бы снегу на Новый Год, но нет, -
Да, двадцать лет! Я машинально тянусь рукой к груди, нащупываю под галстуком, под тонкой тканью сорочки Зуб, висящий на кожаном ремешке. А ведь если бы Мишка не позвонил, я бы и не вспомнил. Обалдеть можно тут, с этой работой... Впрочем, действительно навалилось, - приходится столько разгребать после двухнедельных новогодних каникул. Все-таки, какие головы у нас в правительстве! Додумались, блин... Тут ещё морозы эти, гадские! И Вадька прихворал, как назло. Говорил ведь я ему, - простынешь, не снимай куртку и шапку, - как же! Такой случай, - сфоткаться с самим Президентом! А вообще-то хорошо получилось, сыну будет, чем похвастать в гимназии после неожиданных каникул, объявленных по случаю небывалых морозов. Я, улыбаясь, смотрю на фотографию, прикрепленную на самом видном месте в моём кабинете, - прямо над плазменной настенной панелью Loewe, которая подключёна к сети RBC. Над бегущими строчками фондовых новостей и котировок красуется большой, - А2 формата, - снимок, сделанный три дня назад на горнолыжном курорте в Абзаково, в горах неподалёку от нашего Магнитогорска. На фотографии мой сын стоит без куртки, в комбинезоне и огромных горнолыжных ботинках, пепельную волнистую чёлку трепет ветерок, на плече у него лежит рука нашего Президента, Вадька смотрит прямо в объектив. Он смотрит, как обычно, когда его фотографируют, серьёзно, без улыбки, правда лицо его сейчас очень гордое, но ни подобострастия, ни растерянности не чувствуется. В. В. П. улыбаясь, смотрит чуть в сторону. Это он отгонял тогда охрану, чтобы в кадр не влезли, - те хотя и на лыжах, но со своим выражением вечной озабоченности за судьбу России, воплощённую для них в лице Президента, эти ребятки явно здесь не в тему. Да, удачно вышло. А всё потому, что Путин на горных лыжах... как бы это сказать... Ну, в общем, катается он несколько слабее, чем борется на татами. Вот потому-то он и рассекал на трассе для новичков и малолеток. Впрочем, я думаю, ему об этой особенности трассы не доложили...
А всё-таки Мишка зараза! Мог бы, гад, заранее сказать, наверняка ведь знал, что забуду. "Ты, что же, Илья, не помнишь?! Ну, Ил, как же ты так! Ведь день в день двадцать лет!". Вот какой в детстве был, зараза, такой и остался. Сюрпризы вечные. Я вспоминаю, как он дарил мне подарки на день рождения или на Новый Год, - все нервы вымотает: "А что бы ты хотел на днюху? А может лучше шарик тебе надувной? Нет? Ну, не знаю, не знаю... Куда, куда мне пойти?" Я улыбаюсь, прихлёбываю кофе, встаю из-за стола и подхожу к огромному, во всю стену, панорамному окну. Я смотрю на залитую морозным зимним солнцем, сверкающую снежными кварцевыми гранями мою Магнитку. Это мой город, здесь я родился, здесь я встретил Мишку, здесь я из-за него чуть не умер в тот день, двадцать лет назад... Здесь родился мой сын, - Вадька. Здесь, в этой земле лежит моя погибшая жена... Здесь... Что это? Ну, уж нет, плакать я не хочу! Тогда, в тот день, ровно двадцать лет назад, я наревелся на всю жизнь. Тот День... Как он хорошо начинался! И разве мог я предположить, что он так закончится! Разве мог я представить себе, что произойдёт? И вообще, разве могут происходить такие вещи с мальчишками двенадцати с половиной лет от роду? Я прижимаюсь лбом к прохладному толстому стеклу и закрываю глаза. Как мне в ту зиму хотелось снега...
Как в эту зиму мне хочется, чтобы наконец-то пошёл настоящий снег! Не эта пакостная крупа, а настоящий снег. Такой, что бы УХ!!! И вот он пошёл. УХ, и даже ещё больше. Я, радостно вывалившись из тесного от народа трамвая, стою на остановке, подставив лицо под неторопливые, тяжёлые и ленивые хлопья. Вот это да! Нет, ну здорово всё-таки
– Простынешь, парень! Беги домой, за санками!
Я спохватываюсь, ёлки, точно домой пора, полы сегодня надо помыть, и домашка ещё. Ну, сочинение-то я и завтра накатаю, всё равно сдавать в среду, но вообще-то с математикой надо посидеть поплотнее, если я хочу новую клюшку. Мама мне ее, конечно, купит и так, она же видит, во что превратилась старая, но я обещал разобраться с математикой. Да и Портос сегодня сказал, что с тройками не видать нам областных как своих ушей. А на область я очень хочу попасть, - это уже взрослый разряд светит, хотя тут уж как повезёт, конечно...
Так, пройти мимо этой девятиэтажки и за углом мой дом.
– Эй, пацан!
Меня, что ли? Возле последнего подъезда стоят трое парней, лет по четырнадцать, может по пятнадцать, - старше меня будут. Незнакомые, какие-то. Ну, это как раз не удивительно, у нас новый район, - я сам переехал сюда пол года назад. А эту девятку вообще ещё только заселяют. Чего им надо-то?
– Вы меня, что ли?
– Иди сюда, дело к тебе есть.
Я спокойно подхожу к этим пацанам, - вроде бы нормальные парни, один даже как-то смутно мне знаком, в школе я его видел, что ли? Школа у нас тоже новая, всех не упомнишь. Двоих других точно вижу в первый раз.
– Ну, чего? Давайте короче, мне домой пора.
– Успеешь, ты сейчас всё успеешь, - шипит один из незнакомых пацанов, крепко схватив меня за рукав.
– А ну-ка, давай в подъезд двигай, да по-тихому, заорёшь, руку оторву!
Во, блин! Влип, похоже... Сколько у меня мелочи? Семнадцать копеек, что ли... Фигня, по морде только получать не охота.
– Вы чего, пацаны, не надо, пустите, мне, правда, домой надо, я здесь вот живу, рядом...
– Заткнись мелкий! Пошли по-хорошему лучше.
По-хорошему! Меня рывком затаскивают в подъезд, торопливо тащат за обе руки куда-то в бок, распахивается ещё не окрашенная дверь какой-то подсобки, будущий детский клуб, как окажется позже, - там мы с Мишкой будем почти жить несколько лет. Но это потом, а сейчас меня резко толкают внутрь, и дверь подпирается какой-то палкой. Я, споткнувшись о кучку строительного мусора, чуть не упав при этом, поворачиваюсь к этим козлам, стараюсь разглядеть их в полумраке комнаты. Один, по виду самый старший, как-то нервно потирает ладони и смотрит на меня, второй издаёт такой же нервный смешок, обходит меня за спину. Третий, полузнакомый, старательно отводит от меня взгляд и отходит назад, к двери.
– Ну кончайте, ребята, - прошу я их, чёрт голос дрожит...
– Ага, прямо сейчас и кончим, по очереди. Вставай на колени, живо, тебе сказали!
– Зачем? Не хочу я на...
Старший вдруг молча бьёт меня в лицо, я отлетаю назад, прямо на того, что пыхтит у меня за спиной. Он не теряясь, резко толкает меня под коленки, - я бухаюсь на пол. Старший из гадов подходит совсем близко, вплотную, сдёргивает с меня шапочку. Он резко задирает мне голову за подбородок. Его взгляд в сумраке кажется каким-то тухлым и почему-то испуганным. Ему-то чего боятся, - успеваю удивиться я.
– Сейчас ты у нас отсосёшь, пидорёнок, понял? Не боись, в рот кончать не будем, больно не будет и не узнает никто. Давай по быстрому, будешь сопротивляться мы тебя тут уроем на хер. А ну-ка, открой ротик. Толян, держи его за плечи!
Задний, всё так же с напряжением пыхтя, капканом ухватывает меня за плечи. Тот, что стоит передо мной задирает свою куртку и начинает торопливо расстёгивать ширинку. Ужас, тяжкий ужас тоскливой волной накрывает меня с головой. Я пытаюсь, было, слабо вырваться, но сил у меня нет, паника охватила всё моё сознание. Я мелко трясусь, как под ледяным душем. Слёзы бессилия и страха катятся у меня по щекам.